– Святые пряники! – повторила Женька, чувствуя, как все внутри у нее дрожит от предвкушения прикосновения к настоящей Тайне…
И продолжила читать.
«9.02.
Я должна все понять и во всем разобраться! Мне с самого начала казалось, что что-то здесь, на комбинате, не так. Я продолжаю свое наблюдение. Очень хочется с кем-нибудь поделиться увиденным, но я боюсь, что меня сочтут сумасшедшей. Интересно, кто-нибудь еще знает, что здесь творится? Ведь есть люди, работающие здесь по тридцать лет и более! Неужели они никогда не замечали, что происходит?
P. S. Звонила маме в Питер. Сказала, что у меня все хорошо. Мама сказала, что папу отправили в командировку в Германию. Я очень рада. Он давно этого ждал.
15.02.
Я поговорила со сторожем дядей Ваней, которого все тут называют Василичем. Он долго кричал на меня, что я никому не должна об этом говорить, должна перестать оставаться на комбинате после шести и вообще мне нужно уехать. Я не верю своему счастью! Он не просто мне поверил, он говорил со мной так, как будто он сам их видел! И после этого всего он теперь требует, чтобы я уехала? Не на такую напал! Он думает, я от него отстану? А я не отстану! Я не отстану от него, пока не узнаю, что здесь происходит».
А дальше шел листок, помеченный началом марта.
«3.03.
Не понимаю, как может Василич, зная, что здесь происходит, жить себе спокойно. Мы должны позвать ученых! Журналистов! Обратиться в милицию! Как он не понимает, что следующей жертвой может стать, например, его внук или внучка?! Это ведь опасно, в конце концов!»
Женька перечитала эти строки два раза. По всему выходило, что к марту неизвестной художнице сторож Василич уже рассказал в подробностях, что происходило на комбинате. И получалось, что она описала это все в своем дневнике. Только этих листочков не было! Женька внимательно проглядела каждый из них – вдруг перемешались, затерялись? – но их не было. Дальше шли только странички, помеченные мартом и апрелем.
«10.03.
В нашем районе – очередная пропажа. И снова не животное, а человек. Продавщица из магазина, тетя Нюра. Она была такая добрая, улыбчивая, сквернословила, конечно, как сапожник, но весело и беззлобно. Ее все любили. Понаехала милиция, всех опрашивают. А я знаю, знаю, что с ней случилось! И ничего никому не могу сказать! Это ужасно. Я не трушу. Я просто знаю, что мне не поверят. Да и какие у меня есть доказательства? Василич закроется в своей будке, прикинется дурачком и будет твердить, что он ничего не знает.
14.03.
Странно, почему никто из комбинатовских их не видит? И почему они так спокойны? Почему они уверены, что с ними ничего не случится? Мне кажется, Василич рассказал мне не все. Он знает больше.
16.03.
Я снова ходила к Василичу. Я взяла его измором. Он разговорился! Теперь я знаю все. Все-все! Только мне от этого не легче…