Большая книга ужасов — 73

Подсвечник на окне. Покрутил его в руках. Потом достал телефон. Мама в телеграмме: «Все норм?» Постучал аппаратом о ладонь. Вариантов ответа было много. «Держусь», — отозвался Никита. «Осталось всего ничего», — обрадовала мама. Ага, совсем ничего — победить мировое зло и спасти Землю.

В задумчивости проверил, что пишут одноклассники на его фотографии. Ничего не пишут. Ни одного коммента. Никто не понимает этих кастрюль, проволоки, прозрачных озер. Сидят там у себя в городе и ничего не понимают. Он здесь тоже — ничего.

Поискал про Тарлу, задал вопрос о проклятиях и призраках. Советовали разное, но все было не то. Зато он узнал, что заклад на бел-горюч камень Алатырь очень сильный. Из смешного откопал загад на избавление от невзгод. Для этого надо было идти в глухой лес, в одиноком месте выкопать ямку и выкрикнуть в нее все свои обиды и страхи. Потом закопать ямку и сразу уйти домой, не оглядываясь. И никогда не возвращаться.

— Не вернусь, — пообещал Никита, натягивая свитер и перекладывая монету в карман. С ногами ничего не поделаешь — кроссовки порвались, поэтому остался в шлепанцах. — Звать будете — не дозоветесь!

Делать все равно что-то было надо. И не сидя в доме, а на улице. Все решится там.

Когда дядя Толя зашел в комнату второй раз, он обнаружил распахнутое окно и упавший на пол подсвечник. На донышке подсвечника был выдавлен вензель «А» и «Л».

Никита перелез через забор, огляделся. Ночь, но в Карелии летняя ночь и не ночь вовсе, а нескончаемый вечер.

Постоял около кустов, прислушиваясь.

Днем поселок выглядел вымершим. Редкие бабушки шли из магазина. Рассекал настойчивый «Лендровер». Мелькали неуверенные фигуры. Но все это было неверным, словно идущие сомневались, стоило ли им вообще здесь находиться.

Сейчас улица была полна звуков и шорохов. Ходили. Негромко переговаривались. Проехал велосипед. Никита вжался в забор. Илья торопится отдать толстовку? Прошли, шушукаясь, девчонки. Кто-то пробежал, крикнул «Подожди!». Сумерки поглотили всколыхнувшуюся за криком тревогу. В ответ зашипели.

Кричать нельзя. Кричать опасно. Поселок вышел на улицу. Поселок ждал. Чего? У кого первого загорится? Или где вскрикнут, поняв, что проклятие настигло именно его? Вот вам и «все вместе», собрались и надеются, что пронесет.

Странно, что они отсюда не уезжают. Что их держит? Каждый год радуются, что в этот раз не они, что беда обошла стороной. И думают, что завтра так же повезет?

А они тут хорошие. Совсем не злые. Вон мелкие как стараются, спасти его хотят. Старшие их бьют, а они все равно. Рыбку притащили. Догадливые — придумали, как сделать. Он помешал вроде бы, а рыбку все равно сожрали. Интересно, это поможет? Конечно, нет.

По дороге, не таясь, шла высокая фигура. Шла, неся в себе ночь.

Вот и пятая встреча.

Аэйтами. Никита успел взглянуть — это по-фински «дух земли», «первооснова», «вещь в себе». Паша был прав.

«Вещь в себе» прошустрила мимо куста, где прятался Никита, и поплыла к выезду из поселка. На комбинате он уже побывал, разрушения изучил. Пошел проведать свою бывшую усадьбу? Полчаса, и он на месте.

А что от его жилища осталось? Ничего. Погреб и затянувшийся землей фундамент… Что ему там делать? Только если посидеть на холмике, погрустить. Но это и днем можно сделать. А сейчас он именно что шел, куда-то специально топал. Куда? На встречу с агентами? Заклад проверить?

Заклад… А что, если последить? Не он за Никитой, а Никита за ним. Еще ведь неизвестно, кто кого.

Вензель «А» и «Л», буквы, соединенные в круг, чуть накладываются друг на друга, словно танцуют. Такой вензель был на подсвечнике, он есть еще на десятке предметов. Где-то Никита его еще видел.

Зажмурился. Чуть не застонал от желания вспомнить. Ахнул. Ну конечно! Он его видел! Где жил священник. Дом Трех Смертей. Священник там жил, но принадлежал дом графу.

Никита выбрался из кустов. С трудом выбрался, потому что ветки не хотели его отпускать. Зацепились за крупную вязку свитера, попытались раздеть. Никита шевельнул плечом, возвращая свитер на место.

Шорохи и звуки исчезли. Поселок притих, ожидая решения Хозяина.

Монета крутанулась в пальцах. Чуть не выпала. Никита подавился воздухом. Сейчас он и эту монету потеряет, тогда его Хозяин сожрет.

«Там царь Кощей над златом чахнет…»

А чего, правда, он в этот дом таскается? Чахнуть. Но не над златом. А над закладом!

Бежать! Скорее! Сумерки эти противные. Самое коварное время суток. Когда светло — все видно, и это нормально. Когда темно — ничего не видно, и это тоже нормально. А в сумерках — то ли видно, то ли нет. Не разберешь: то, что видно, — это видно на самом деле или только кажется. Границы предметов размываются.

Никита чуть не налетел на кого-то. Этот кто-то ахнул и шарахнулся в деревья. Или не шарахнулся и все показалось?

Переждал, пока успокоится сердце. Может, они тут все родственники совам? Или летучим мышам? Те тоже ночью предпочитают летать.