Большая книга ужасов — 81

Справа у дороге стоял дом. Двухэтажный. В шесть окон по лицу и в четыре по боку. Дом осел задней частью, покосив стены назад, но передняя сторона держалась еще крепко. Стекол в окнах не было. Со второго этажа торчала балка. Хорошо торчала. Как раз до дороги. И слегка покачивалась.

Некоторое время все наблюдали за едва заметным движением балки.

– А тебе еще далеко? – спросил Санечек.

– Нет, уже тут. Я на Осташевой Горе живу.

– Живешь? – Санечек окинул взглядом развалившийся дом.

За всю дорогу они не встретили ни одного человека, только пара изб была похожа на жилые.

– Ага, вы заходите, как встанете, – пригласил Тарасий и полез через Петьку к двери.

Он оттоптал Петьке ноги, чуть не сел на колени. Петька почувствовал, какой Тарасий горячий и костлявый, – и Тарасий вывалился на дорогу. Обошел машину, сунулся в окно Санечка.

– У тебя упало. Под ногами как раз было.

И подал в оконную щель телефон Санечка.

– Так далеко ускакал? – удивился Санечек, нежно принимая аппарат.

Тарасий бодро побежал прочь. Все в машине молча смотрели на его удаляющуюся спину. Балка перед ними качнулась.

– Едем обратно? – робко спросила Леночка.

Петька захлопнул дверь. Он бы уже и домой поехал. Чего по заброшенностям шляться? И приключений им для одного дня достаточно.

Санечек спрятал телефон в карман, решительно взялся за руль, повернул ключ в замке зажигания. Зарычал стартер.

Разом стало как-то жарко. Кондиционер какое-то время не работал, и от дыхания четырех пассажиров температура в машине заметно поднялась.

Петька смотрел на улицу. Прямо перед ним гнулся репейник, топорщились прошлогодние шишки с пересохшими крючьями-семенами. Широкие листья бархатно перетекали на солнце.

Машина не заводилась. И сама этому удивлялась. Чуть потрескивал, остывая, мотор.

– Что за черт? – пробормотал Санечек, снова поворачивая ключ.

– Сломалась? – ахнула Леночка.

Петька почувствовал обреченность, как будто заранее знал, что все так и будет, что они застрянут тут навечно. Он распахнул дверь и выпал в звенящую тишину. Посмотрел на дом, на голое окно первого этажа, прикрытое широкими лопухами – люди здесь не ходили, и сорняк разросся широко и привольно.

Щелкнули остальные три двери.

– Пускай отдохнет, – согласился Санечек. – Вот с Петькой всегда так. Куда ни поедешь, либо машина заглохнет, либо ливень начнется.

Все посмотрели на небо. Оно было ясное. Голубое пространство перечеркнул стриж.

Петька полез в лопухи. Жесткие стволы не гнулись, колючие цветки сразу впились в одежду.

Окно дома манило. Все казалось, заглянет, а там… В голову лезли уже известные картинки про черную куклу с ножницами в руках или монстра с разноцветными жабрами.

За окном была комната с проломанным полом. С потолка свисала пара досок. На стене еле держалась двухъярусная полка с комками бумаги и веток. В углу стояла обвалившаяся печка. Под окном, покосившись на одну сторону, раскинулся диван с продавленными подушками. На диван были свалены тряпки. Пиджаки, разметавшие брючины штаны, рубашки, выцветшие юбки. Напротив печки распахнул беззубую пасть шкаф. В дверце еще сохранилось зеркало, но оно было треснуто и снизу осыпалось.

– Ну, чего тут? – захрустел чертополохом Санечек.

Петька вжал голову в плечи.

– Нормуль, – выдал брат, изучая через окно обстановку. – Жить можно.

Он легко забрался на подоконник, осторожно ступил на вздохнувшие доски пола. Под подошвой скрипнул песок.

Петька потянулся за братом, рука его сорвалась, и он обрушился в самые колючки. Над ним переминалась с ноги на ногу Леночка. Она была в шортах и лезть в крапиву не хотела. Витек храбро штурмовал заросли в стороне.

– Там крыльцо! – сообщил он, теряясь в зеленях.

– Санечек, я не пойду, – протянула Леночка. – А еще тут комары.

Петька поднялся, отодрал от себя особо болючие колючки и снова полез в окно. Санечка в комнате не было. Его шаги были слышны, казалось, по всему дому – со всех сторон дерево скрипело и ахало.

Петька забрался, оцарапав локоть о занозистую раму. Диван под ногой неприятно провалился. Что-то там внутри щелкнуло. Петька кувыркнулся в тряпки. Взметнулась пыль. Он зачихал. Показалось, что пиджаки и ватники утягивают его в себя. Петька забарахтался и свалился на пол.

В углу рядом с диваном стоял стол. Деревянный, с фигурными ножками. Между ними перекладины. Одна проломана посередине, словно по ней специально прыгали.

Взгляд притянула белая фарфоровая чашка с ребристыми боками. Она была всем неправильная – и тем, что белая, и тем, что не деревянная. Только отбитая ручка примиряла ее с этим местом.

Около чашки что-то лежало.

Петька подошел. Это была фотография женщины. Пожилой. С прилизанными светлыми волосами, с очень темным неприятным взглядом. Внизу стояли даты 1908–1973.

Рядом на столе стояло грязное блюдце с сильно оплывшей толстой свечой, валялись две темные монетки.

Петька снова посмотрел на фотографию. Она была в овальной рамке. Взгляд женщины стал еще неприятней. Прям до дрожи. Петька смотрел и смотрел на фотографию, пока ему не стало казаться, что за его спиной кто-то стоит. Петька вздрогнул и выронил карточку.