Я ворочалась в своей луже, растирая руки-ноги, вылезла из мокрых джинсов и просто выкинула наружу, сил не было возиться с арматурой, вешая их на оконную ручку. Я подвывала вслух и, кажется, молилась.
На мои вопли вылезли крысы и сели на задние лапы, сложив передние на пузе.
– Скоро. Скоро у вас будет много мяса. Если ПМ не отберет, – сказала я им и взвыла уже в полный голос.
Ничего. Меня все равно никто не услышит. Разве что это… Я вдруг подумала, что если оно до сих пор до меня не добралось, значит, оно точно где-то снаружи. Не «может быть», а точно.
Крысы испугались вопля и скрылись в темноте. Тоже голодные. Только я их есть побрезгую, а они меня – нет. Если их всего две, арматурой я, конечно, отобьюсь, но если больше… Крысы опять вылезли и сели как раньше, выжидательно глядя на меня.
Я достала из заднего кармана помятый и уже подразмокший леденец, развернула (не с первого раза, руки тряслись) и положила в одну из крысиных мисочек. Черт их знает, что у них в голове, но если они решили напасть, то сегодня я еще могу откупиться. Вряд ли их кто-нибудь когда-нибудь кормил из мисок, но крысы проворно побежали за леденцом, большая цапнула его в зубы и умчалась в ночь, маленькая – за ней. Вот так и не верь в то, что они разумны.
Холодно. Без мокрых штанов было легче, я растирала окоченевшие ноги, не снимая кроссовок, ступни чудом оставались сухими, и я не желала их мочить в своей луже. Я думала, что никогда не усну – и все равно уснула.
Солнышко пригревало, а меня все еще трясло. Проснулась я от соприкосновения с жестким мехом: вертелась во сне и чуть не задавила крысу, пришедшую попить. Миски были пусты. Не открыв толком глаза, я высунула руку, расстегнула молнию на косметичке, набрала две миски (вообще-то это негигиенично, они их уже облизали вчера, когда я давала леденец), поставила в угол. Большая тут же побежала пить, маленькая несколько секунд сидела робко и смотрела, все так же сложив лапы на пузе, потом тоже рискнула. Я достала свою развинченную ручку, изогнулась и сделала несколько больших глотков. Кажется, только тогда я проснулась.
В глаза бил солнечный свет. Улица такая близкая, а будешь орать – не доорешься.
– Вы можете улепетывать отсюда на все четыре стороны, – сказала я крысам. – Завидую. Может, вам ошейники с записками смастерить? Ну как записка в бутылке от потерпевших кораблекрушение? Правда, зная людей, они вас сначала грохнут, а уж потом прочтут, если не побрезгуют трогать руками.
Кажется, кто-то сходит с ума. И это не крысы. Большая напилась и быстренько свалила в темноту. Маленькая оставила миску, прыгнула мне на ногу и, не успела я возразить, шустро по ней взобралась, цепляясь коготками, подтянулась на доске и выскочила наружу.
– Я и говорю: лети на все четыре стороны…
С пола она запрыгнула на окно – не знала, что они так умеют. Дальше еще круче: вылезла через разбитое стекло и сиганула на улицу. Первый этаж… Да какой первый – полуподвал, считай. Ничего ей не будет, кроме моей лютой зависти.
О спасении я уже старалась не думать, в голове толкались вопросы: где все и где это? Я гнала их, потому что ни одна из моих догадок оптимизма не прибавляла. Я вытащила руку, пощупала джинсы – почти уже высохли на солнышке, перевернула их, чтобы солнышко припекло с другой стороны, и стала уже привычно растирать отогревающиеся ноги. Земля подо мной так и не высохла, лужи уже не было, но земля все равно была влажной. Я отодвинулась, чтобы солнечный луч ее прогрел, и тут уж либо я, либо моя постель – приходилось выбирать. Сняла майку, тоже выкинула на просушку и отползла в темноту.
Вернулась Маленькая. Она просто сиганула на меня с окна, я успела задремать и чуть не завопила. Тогда бы я спугнула ее, а это нельзя: у нее в зубах был бумажный пакет из какой-то забегаловки. От него так пахло, что я готова была убить крысу.
Я вцепилась в свободный конец пакета и дернула на себя. Крыса, не ожидая такой подлянки, повисла, вцепившись зубами в другой конец.
– Дай это мне, животное! Я тебя поила.
Крыса негодующе запищала, и я сообразила, что сейчас на вопли прибежит Большая. Вдвоем они меня, конечно, не одолеют, но покусают точно. Умирать от чумы я по-прежнему не хотела, быстро разорвала пакет и вцепилась зубами в чей-то недоеденный гамбургер, бросив в Маленькую кусочком котлеты:
– Не говори, что я жадина.
Маленькая подхватила котлету и умчалась в темноту, должно быть, ябедничать Большой.
Желудок радостно заурчал. Ничего вкуснее я в жизни не ела, чем надкусанный гамбургер, притащенный крысой с помойки. Я проглотила его за несколько секунд, а потом долго и со вкусом запивала через ручку-соломинку, запоздало задумавшись, что я буду пить, если в ближайшую неделю не будет дождя. А если две? В пакете оставалось еще два ломтика картошки фри, я великодушно рассовала их в крысиные мисочки. Гамбургер тяжело лежал в желудке, я даже сразу согрелась и глупо подумала, что везде можно жить.