Большая книга ужасов — 81

Девочка кричала. Не как в кино – высоко, красиво, – а как в жизни: тяжело, с хрипами, как животное, которое рвут на части. Глянцевая лужа, черная как могила, затягивала ее, облепляя собой все выше и выше. На секунду высунулась нога – и тут же ушла обратно в пучину. Голова и руки были еще на поверхности, руки шарили в поисках опоры и уходили-тонули в черном киселе. Тогда все длилось меньше минуты, сейчас растянулось на целую ночь. Как всегда, они возвращаются, всегда возвращаются.

* * *

Семенов распахнул глаза. За окном чирикали птицы. Весной рано светает. Из окна, как из любой точки города, были видны ярко-оранжевые столбы новостроек. Двадцать пятый этаж. Лифт сломался. Пустая одежда, только испачканная изнутри. Только не это!

Это. Тогда отец так же приходил ночью и сидел на кухне, пока не засыпал за столом. Ни матери, ни Семенову-младшему ничего не рассказывал, но шила в мешке не утаишь. Однажды Семенов подслушал служебный разговор на повышенных тонах: за одну ночь пропало семь человек. И эти ночи шли одна за другой, они были бесконечны – а еще через неделю отец погиб. Семенов так старался, чтобы этого не произошло! Он сделал для этого все, что было в его тогдашних силах – и ничего не смог. Он ведь знал, знал, что отец первым делом побежит в этот чертов особняк, он не мог этого допустить. И молчал. Старательно молчал, чтобы отец не вздумал, чтобы не погиб… Он погиб через месяц, в паре километров от того места.

Мать бегала, возилась с похоронами, а пропажи продолжались, и она боялась, что что-то случится с ним, с младшим. Тогда они уехали. Очень быстро, налегке, с двумя чемоданами, к бабушке в область. На новом месте Семенов каждый день ездил на вокзал за городской газетой, но там такую ерунду писали, что самому хотелось верить, будто ничего не происходит. И не было ничего. Мать отмалчивалась и пряталась на трех работах, Семенов два года болтался на ее шее, пытаясь вылечить свое заикание и забыть. Забыть.

И вроде все улеглось. Он окончил школу милиции, поработал в области, перевели вот в город. Не хотел ехать, не хотел возвращаться, но мать уговорила. А приехал – даже успокоился. Город детства был совсем не похож на тот, что помнил Семенов: другой – красивый, нарядный, и знакомых никого. Очень долго Семенов жил как будто на новом месте, не связывая в памяти то, что было, и то, что теперь. Как будто разные города. А тот, первый – он приснился. Или в кино видел, тогда вечно крутили жуткие фильмы, никто не задумывался о нежной детской психике, не мудрено, что он вырос заикой. Сейчас, конечно, получше, но все равно иногда накатывает. Если нервничаешь, буквы застревают в горле. Нервничать не надо.

* * *

Телефон запел резко, на всю квартиру. Разбудит всех! Семенов взял трубку, но поздно: хлопнула дверь, вышла дочка в одной тапочке и с таким беспорядком на голове, что Семенов невольно улыбнулся.

– Ты не ложился, что ли?

– Я уже встал.

– Не бережешь ты себя…

Она прошла в ванную в своей одной тапочке, Семенов еще держал трубку у уха, а сам обувался в прихожей, спешил, чтобы дочка не услышала разговора. Труп. В это время может быть только труп.

Глава II. Это не я!

Новостройки радостно сверкали в утреннем солнце. Васек вел машину, не сбавляя скорости во дворах: рано еще, никого нет, даже дворники дрыхнут. Веселые дворики с пластмассовыми детскими площадками, травка зеленеет, строительным мусором еще присыпанная – стройка-то идет. Проедешь каких-нибудь сто метров от нового квартала – и окажешься в кино про апокалипсис.

Семенов думал, что до этой части города застройщики уже никогда не доберутся. Заброшенный частный сектор, когда-то здесь жили работники фабрики, закрытой еще в восьмидесятых. Фабрики не стало – и никого не стало. А сейчас забор, ветер треплет картинку-растяжку с нарисованными башнями-новостройками (эти будут зеленые), нарисованным прудиком и парком: глянешь – и правда хочется здесь жить… Только не Семенову.

Васек зевнул широко, со звуком, как большая собака:

– Завидую тебе, Семенов, совершенно не сонный вид! Не ложился, что ли?

– Не-а.

– А я вот прилег. На часик. Теперь пасть разрывается. А нам еще кучу бумаг писать…

Семенов кивнул. Сна не было, но зевотой Васек его заразил и довольно отметил:

– И тебя пробрало.

У старого театра уже был котлован под новый домик. Экскаватор стоял рядом, смущенно поджав ковш. Кто-то добренький уже оцепил руины полосатой ленточкой. За ленточкой толпились работяги и еще двое в гражданском. Васек посигналил для порядка и остановился:

– Нас тут не завалит, Семенов, м?

– Откопают… – ответил Семенов, чувствуя, как упрямая гласная опять застревает в горле.

Все двадцать последних лет разом провалились в эти руины, их просто не стало, их… Так! Офицеры не заикаются и уж точно не падают в обморок! Вдох-выдох, берем себя в руки.

Семенов ступил на твердую землю и первый пошел к театру.