Большая Медведица

На пешеходном переходе раскорячилась красная «девятка» и, придерживая под мутоновый локоток свою пассию, Андрюха стал обходить ее спереди, если бы он мог заглядывать в будущее, то обогнул бы это чудище, конечно, с другой стороны.

Вьялов чуть не расплющил себе нос о лобовое стекло.

— Лаврентьевич, это Агеев.

— Где? — перестал тот копаться в замке зажигания.

— Вон, с девчонкой к коммерческому киоску шлепает.

Темнело уже и Кладников, глядя на удаляющуюся широкую спину человека, не признал в нем Андрюху, но шабер с наплечной кобуры достал.

— Пошли, но это не он, не может быть, чтобы Агей терся напротив КГБ.

Молоденькая блядь с ярко размалеванной коробкой конфет страшно удивилась, когда ее кавалеру какой-то усатый мужчина ткнул пистолетом в бок.

— Привет, Андрюха.

— Вы меня с кем-то спутали, я не Андрей.

— Тише, тише. Не пугай людей, видишь, уже оглядываются…

На передке «шестерки» резина облысела, вошкаться с ней на морозе, да еще при звездах не хотелось и сдернув прямо с дисками, Ушатов занес ее в коридор первого этажа управления. В кабинете подпрыгивал телефон. Прислонив к стене скаты, Григорьевич прошел в открытую дверь помещения и, сняв перчатки, поднял трубку.

— Ушатов.

Звонил дежурный по управе.

— Товарищ майор, Кладников с РУОПа к вам, с ним Вьялов и еще один, говорят задержанный.

— Пропустите.

Новый год канул в прошлое, но по ходу продолжал кое кого одаривать.

«Видит Бог, кому тяжко», — удивленно и радостно осел на стоящий у окна стул при виде Агеева Григорьевич.

— Здорово, мужики. Лаврентьевич, сбегай в сто тридцать пятый, Кунникова Пригласи.

Игорь курил и печатал, печатал и курил и когда заглянул в кабинет Кладников, от машинки не оторвался.

— Подарочек тебе привезли, айда к Ушатову.

— Неси сюда, я занят.

— Тяжелый.

— Шибко?

— Килограммов под сто.

Заинтригованный Кунников лихоматом допечатал лист и рванул за Кладниковым. Увидел он действительно то, чего никак не ожидал.

— Вы где его выловили?

— Не поверишь, прямо напротив твоего кабинета.

— Серьезно?

— Серьезно. У коммерческого киоска.

— Андрей Валерьевич, минут через пять прошу на допрос. Или без адвоката не желаете?

— Можно и без него, но лучше завтра, сейчас я под газом.

Всю ночь Агей еще хмельной протусовался по вшивой камере КПЗ, вспоминая, как неожиданно круто и на очень интересном моменте закончился день. Три следующих он молчал, как рыба, и на четвертый Ушатов с Краевым самолетом уперли его в Улан-Удэ.

— Это не положено, это тоже, — шмонали Андрюхин сидор дубаки.

— Зубную пасту хоть оставьте.

— Сказано нельзя.

— Чем мне зубы чистить?

— Кирпичом.

— Кирпичом сам чисти.

— За пререкания с представителем администрации объявляю вам пять суток карцера — сержант сел писать рапорт.

Спустя двадцать минут Агея втолкнули в маленькую грязную камеру. От оставленной кем-то из зеков кучки испражнений метнулась под металлический столик черно-желтая крыса, таких огромных и противных он еще нигде и никогда не видел. Встав на колени, Андрюха снял футболку и заткнул дыру, в которой курканулась шушера — разбитое оконце законопатить было нечем. Пять суток казалось растянулись в пять лет.

Двадцать девятого бурят в капитанских погонах вел его, небритого и дрожащего от холода, по длинному продолу тюрьмы.

— Ну как тебе у нас?

На всякий случай зубатиться Агей не стал.

— Молчишь? — забрякал засовами капитан, остановившись напротив камеры, — Сейчас орать будешь, а я постою с этой стороны, послушаю.

В шестиместной хате сидели четверо. Андрюха бросил матрац на крайнюю шконку и вставшего с соседней молодого мордастого бурята пнул в пах.

— За что? — замычал тот, катаясь по полу.

— Будет за что — вообще убью.

— Все путем, — оторвал ухо от дверей капитан, — бойня началась.

— Откуда, землячок, будешь? — лет под семьдесят, но не по годам шустрый старикашка, стал командовать сокамерниками. — Нагрейте пацану воды, видите, с карцера человека подняли.

— Читинский я. Сижу за воровское.

«Откуда он, волк, знает, что меня с трюма приперли?» — прокрутил Агей.

— Пока вода греется, садись, похряпаем, с обеда каша осталась, я в нее маленько тушенки бросил, должна быть вкусной.

Андрюха черпанул ложкой серое месиво и понюхал.

— Нормальная, правда мертвечиной припахивает.

— Послушай, дед, — понял Агей, что попал в прессхату — трупного запаха я никогда не чуял.

— Да я так, к слову пришлось. На Беломорканале когда-то срок тянул и в побег пошел — то ли врал, то ли так и было, поправил очки старикан и стал чесать дальше.

— Четыре дня по горло в снегу брел и вышел на узкоколейку. Смотрю, товарняк груженный досками стоит, я залез под плахи и уснул. Очнулся, овчарки лают. Состав в рабочую зону загнали. Добавили мне трешечку, двадцать лет срок стал. На следующую зиму мы вшестером в бега ударились, одного мужика на корм с собой прихватили.

— На какой корм? — не понял Андрюха.