Большая охота

Представить жутко: две недели барахтаться в пузе огромной лоханки, маясь морской болезнью в компании с лошадями! Там хоть отдельные помещения предусмотрены, или пассажиров сгружают в трюм навалом?

Порыв ветра принес в гавань частый трезвон колоколов – должно быть, свадьба Беренгарии была в самом разгаре. Увлекшийся Хайме не обратил на эту деталь никакого внимания. Рыскал по причалу, как охотничий пес в поисках утраченного следа. Казаков, вспомнив наставления сюзерена и собственный опыт, старательно озирался по сторонам. Постоянное мельтешение людей сбивало с толку, не позволяя с первого взгляда разделить попадающихся на глаза личностей на «мирных граждан» и «подозрительных субъектов». К тому же он не всегда понимал, какого рода занятиям предаются окружающие люди. С грузчиками или торговцами все ясно, но бездельно шатающиеся туда-сюда матросы никак не желали проникнуться важностью казаковской миссии. Сергей уже пару раз влетал в такие сборища, убеждаясь, что ничего более опасного, чем совместное распитие спиртных напитков и обмена сплетнями, там не происходит.

Шагавший впереди Хайме куда-то запропастился. Казаков завертел головой туда-сюда, высматривая напарника. Следовавший привычке отмечать все подозрительное в радиусе ближайших двадцати метров глаз запнулся о некоего оборванного типа. Тип, родной братец и свояк недавних добровольных помощников Казакова с мессинского «дна жизни», забрался на высокую груду готовых к погрузке тюков и, присев на корточки, возился там с продолговатым предметом – горшком не то кувшином. Поскольку он находился выше привычной линии взгляда, многочисленные прохожие большей частью не обращали на него внимания.

Тщательно заткнув горлышко сосуда и обмотав его веревкой, оборванец поднялся на ноги. Лихо раскрученный кувшин описал почти правильную окружность и устремился в свободный полет, треснувшись об округлый борт нависающего над причалом корабля. Черепки посыпались вниз, небольшая растекшаяся лужица задымилась, фукнула и занялась огнем. Удостоверившись в успехе, оборвыш повторил процедуру. Второй кувшин оказался еще удачливее – там, где он разбился, по щедро просмоленным доскам побежали вверх и вниз язычки пламени. Тип полюбовался на дело рук своих и скатился с тюков на причал. На плече у него, как успел заметить Казаков, болталась вместительная холщовая сума.

Акт диверсии был проделан столь бесхитростно и открыто, что обалдевший Казаков в первые мгновения только открывал и закрывал рот. Посреди бела дня, рядом с сотней занятых своими делами людей, какой-то хмырь подпалил корабль и сейчас сматывался!

Огонь, облизывавший борт судна, тем временем стал сильнее и заметнее. Сергей заметался, не зная, что делать: преследовать поджигателя или орать людям на корабле, что у них под боком начинается пожар? Совершенно некстати в голове появилась мысль: происходило ли что-нибудь подобное в реальной истории? И, если происходило, то какие последствия имело?

«Не стой столбом, делай что-нибудь!» – рявкнул на себя Казаков, устремляясь вдогонку за оборванцем. Корабль он решил бросить на произвол судьбы – там уже так дымилось и полыхало, что команда судна волей-неволей должна была заметить неладное.

Секунды замешательства оказались решающими. Поджигатель маячил шагах в десяти, проталкиваясь к выходу с причала. Хайме сгинул в нетях. Оставшийся в одиночестве Сергей кинулся влево-вправо, пытаясь высмотреть свою резвую добычу и сгинувшего компаньона. Добился он только того, что на него едва не свалился тяжеленный тюк, а носильщик от души обругал мечущегося под ногами человека.

«Черт! Черт! Черт, куда же они подевались?»

Впереди заорали и заголосили. Шаткая пирамида плетенок закачалась и рухнула под напором врезавшегося в нее человека. Беглец, как и замеченный Казаковым злоумышленник, выглядел типичным безработным, пришедшим в порт в надежде разжиться парой монет или стянуть что-нибудь – но с одним отличием. Упущенный Казаковым был, что называется, «без особых примет», а этот повязал облысевшую голову замызганным, некогда красным платком. Бродяга лихим галопом несся по пристани, ловко юркая между людьми и грузами, а по пятам за ним с неотвратимостью экспресса мчался Хайме.

Теперь Казаков точно знал, как поступить. Когда обладатель красной тряпки поравнялся с неприметным молодым человеком, тот аккуратнейшим образом сделал беглецу подсечку с последующим захватом правой руки противника, переворотом оного через себя и завершающим укладыванием носом в тренировочный мат, в данном случае – в доски пристани. Уловленный даже заорать не успел, так быстро все произошло. По инерции он пару раз дернулся, убедившись, что тем самым только зарабатывает себе вывих руки, грозящий вот-вот обратиться переломом, и истошно заблажил что-то на недоступном Казакову диалекте. Исходя из освященных веками традиций, это вполне мог быть призыв наподобие: «Люди добрые, хулиганье проклятое честного человека грабит!»