Большая охота на акул

Некоторые сцены в этой книге покажутся бессмысленными любому, кроме их непосредственных участников. У политики собственный язык, который зачастую настолько сложен, что граничит с шифром, и главный финт политической журналистики в том, чтобы научиться переводить, находить смысл в пристрастной лапше, которую вешают тебе на уши даже друзья, и при этом не перекрыть себе доступ к той информации, которая позволяет тебе функционировать. Освещение президентской кампании не слишком отличается от долгосрочного задания освещать недавно избранного окружного прокурора, перед выборами обещавшего «положить конец организованной преступности». В обоих случаях обзаводишься неожиданными друзьями и на той, и на другой стороне и, желая защитить их – и сохранить как источник приватной информации, – обнаруживаешь, что знаешь уйму вещей, которые нельзя напечатать, а рассказывать можно даже без тени намека, откуда у тебя такие сведения.

Это был один из традиционных барьеров, которые я пытался игнорировать, когда перебрался в Вашингтон, и начал освещать президентскую кампанию 1972 года. Я считал, что такого понятия, как «не для печати», не существует. Извечный ив конечном итоге калечащий недостаток американской политической журналистики в том, что она основывается на клубно-коктейльных личных отношениях, какие неизбежно возникают между политиками и журналистами в Вашингтоне или где-либо еще, где они встречаются изо дня в день. Когда профессиональные антагонисты становятся «собутыльниками по окончании рабочего дня», маловероятно, что они друг друга сдадут, и уж точно не за «мелкое нарушение» правил, которые ни одна сторона не принимает всерьез, а в тех редких случаях, когда мелкие нарушения превращаются в Крупные Нарушения, обе стороны впадают в панику.

Классическим примером этого синдрома явилось катастрофическое «дело Иглтона». Половина политических журналистов в Сент-Луисе и по меньшей мере десяток корреспондентов в Вашингтоне знали, что Иглтон пьяница, у которого за спиной череда нервных срывов, но никто об этом не писал, а те немногие, кто был замечен за частными разговорами, как воды в рот набрали, когда затурканные сотрудники Макговерна начали расследование в тот судьбоносный четверг в Майами. Любой вашингтонский политический репортер, решивший прикончить шансы какого-нибудь сенатора стать вице-президентом, может собирать вещи и подыскивать себе другое занятие, потому что в Капитолии с ним больше разговаривать не станут.

Отправляясь в Вашингтон, я твердо намеревался не попасться в такую ловушку. В отличие от большинства корреспондентов я мог позволить сжечь за собой все мосты: я ведь собирался туда только на год и меня нисколько не волновало, сумею ли я завязать долгосрочные контакты на Капитолийском холме. Я поехал туда по двум причинам: 1) как можно больше узнать о механизме и реальных фактах президентской кампании и 2) написать о ней так же, как я пишу обо всем прочем, настолько близко к сути, насколько удастся подобраться, и плевать на последствия.

Идея была хорошая, и в целом, на мой взгляд, получилось неплохо, но задним числом я понимаю, что в таком безжалостном, изматывающем подходе было два серьезных недостатка. Наиболее очевидный и наименее серьезный заключался в том, что даже те немногие, кого я в Вашингтоне считал своими друзьями, относились ко мне как к ходячей бомбе. Кое-кто даже выпить со мной отказывался из страха, что у них могут развязаться языки и они наговорят чего-то, что через две недели обязательно появится на газетных прилавках. Другой и более сложный был связан с моим врожденным и неприкрытым пристрастием к кандидатуре Макговерна. Поначалу, пока Джордж был безнадежным аутсайдером и его. сотрудники не видели вреда в откровенных разговорах с любым дружелюбным и заинтересованным журналистом, все шло нормально, но когда в предвыборной гонке он чудом вырвался вперед, я оказался в очень неловком положении. Кое-кто из тех, с кем я подружился за месяцы, когда сама мысль о том, что Макговерн выиграет номинацию от демократов, казалась столь же нелепой, как появление в его свите полноправного профессионального корреспондента Rolling Stone, перестали быть горсткой безнадежных идеалистов, с которыми я общался по исключительно личным соображениям, и превратились в ключевые фигуры набирающего мощь движения, как будто способного не только выиграть номинацию от партии, но и выгнать Никсона из Белого дома.