Большая охота на акул

Никсон улюлюкает от радости, замирает как вкопанный, отпечатки его ног заполняются водой, а он выбрасывает вверх руки жестом победы.

– Отлично! – кричит он. – Я так и знал, что выиграю, Рон! Даже без дурацкого клоуна Ренчбурга. Не зря я назначил говнюков в суд!

Зиглер пялится на обреченное путало у кромки прилива. Чему он ухмыляется? Почему так радуется этим ужасным новостям?

– Нет! – кричит он. – Я не то имел в виду! Совсем не то! – Он мешкает, сглатывает рыдание. – Голосование было единогласным, господин президент, против вас.

– Что? – Пугало на пляже обвисает. Плечи поникают, руки истерично хлопают по карманам мокрых штанов. – Грязные сволочи! – вопит он. – Я им хребет-то сломаю!

– Да, сэр! – орет Зиглер. – Они еще пожалеют, что на свет родились.

Рывком достает из внутреннего кармана блокнот и записывает: «Сломать им хребет». К тому времени мокрый президент уже вскарабкался на дюну.

– Что произошло? – рявкает Никсон. – Кто-то добрался до Бергера?

Зиглер кивает:

– А как иначе? Вероятно, это был Эдвард Беннет Уильяме.

– Конечно, – соглашается Никсон. – Нельзя было оставлять тупого сукиного сына одного в Вашингтоне. Мы же знали, что он свое сделает. Затем его и назначили. – Он злобно втаптывает одинокое обледенелое растеньице в песок. – Проклятье! Куда смотрел Колсон? Он ведь должен был Бергером заняться, так?

Зиглер морщится.

– Колсон в тюрьме, сэр. Забыли?

Никсон смотрит на него пустыми глазами, но берет себя в руки.

– Колсон? В тюрьме? Что он натворил? – Подобрав длинную плеть водоросли, он хлопает себя по коленке. – Неважно, я вспомнил… Ну а Эрлихман? Он же умеет вертеть Бергером и прочими клоунами, как чертовыми марионетками!

Зиглер с мгновение смотрит в океан, его взгляд затуманивается.

– Понимаете, сэр … от Джона нам немного пользы. Его тюрьма ждет.

Никсон напрягается, водоросль падает на песок.

– Срань господня, Рон! С чего бы Джону отправляться в тюрьму? Он один из лучших слуг общества, которых мне выпала честь знать!

Теперь Зиглер не скрывает слез, его исхудалое тело сотрясают рыдания.

– Не знаю, сэр. Я не могу это объяснить. – Он снова вперивается в океан, стараясь взять себя в руки. – Ужасные времена, господин президент. Враги надвигаются. Пока вы гуляли по пляжу, позвонили из агентства «Авис» в Лагуне и отказали нам в кредите. Они забрали мою машину, господин президент! Мой золотой «кадиллак» с откидным верхом! Я как раз говорил по телефону с Бузхардтом, ну, понимаете, про Верховный суд, глянул случайно в окно и увидел, как ниггер в форме «Авис» выводит «кадиллак» за ворота. Охрана сказала, у него судебное постановление о конфискации, подписанное местным шерифом.

– Господи Боже! – восклицает Никсон. – Мы сломаем ему хребет! Где телефон? Я звоню Хальдеману.

– Бесполезно, сэр, – отвечает Зиглер. – От нас нельзя позвонить, пока не заплатим тридцать три тысячи телефонной компании. Оттуда прислали человека, чтобы он повозился с проводами, теперь позвонить можно только нам – ближайшие восемьдесят шесть часов, а потом они начисто нас отключат. Если хотите позвонить в Вашингтон, надо идти пешком в «Сан-Клемент Инн» и звонить из платного автомата. Кажется, у генерала Хейга есть мешок десятицентовиков.

Никсон снова напрягается; его мозг увяз в глубоких раздумьях. Потом его глаза загораются, и, схватив Зиглера за руку, он тащит его к дому.

– Пошли, Рон, – рявкает он. – У меня есть идея. Зиглер ковыляет вслед за президентом, он чувствует прилив сил: Босс на подъеме!

Никсон на бегу говорит:

– Думаю, я вычленил нашу проблему, Рон. Нам нужен кредит, так? О’кей, где этот еврейчик?

– Еврейчик?

– Ты знаешь, о ком я, черт побери. Где тот раввин? Они ведь всегда получают кредит, верно? Пошлем агентов спецслужб. Он, скорее всего, в баре на крыше отеля «Прилив и песок», он вечно там ошивается. – Никсон хохочет. – Черт, в кредитоспособности раввина никто не усомнится! Скажи мальчикам из СС, пусть хорошенько его припугнут, а потом привезут сюда, и я его умаслю.

Теперь смеется Зиглер. Глаза у него сверкают, он поспешно карябает в блокноте.

– Чудесная мысль, сэр, просто чудесная! Сначала мы чиним сволочам обструкцию, потом обходим с фланга евреем!

Никсон довольно кивает:

– Они даже не поймут, откуда их накрыло, Рон. Ты же знаешь, я всегда говорил: «Когда идти становится круто, круть идет в дело».

– Вот именно, сэр. Помню, старший тренер Ломбарди…

Никсон обрывает его, внезапно хлопнув в мокрые ладоши, от звука два агента спецслужб в ближайших кустах хватаются за пушки.

– Постой-ка, Рон! Не гони! Знаешь, кто научил Ломбарди всему, что он знает? – Он широко улыбается. – Я! Президент!

Зиглер заламывает руки, глаза у него выпучиваются, лицо перекашивает от благоговения.

– Я это помню, сэр. Помню!

– Хорошо, Рон, очень хорошо. Забывают только неудачники. А ты ведь знаешь, что тренер Ломбарди говорил про это? – Никсон хватает пресс-секретаря за локти и притягивает к себе, изо рта у него воняет, глаза налиты кровью, зрачки опасно сужены, слова срываются с губ визгливым тявканьем, как у бешеной гиены: – Покажи мне проигравшего, и я покажу тебе неудачника.