Большая охота на акул

После этого мы перестали дергаться. Никакие громилы с дубинками не объявились, копов нигде было не видать, и Бентон твердо взял под контроль свою территорию вокруг урны. В прочих местах, в избирательных участках № 2 и № 3 фри-ков пришло меньше, но дела шли гладко. На участке № 2 наш официальный наблюдатель (наркоман с бородой в два фута) даже вызвал панику, попытавшись не пустить к урне честных избирателей. Городской прокурор позвонил Эдвардсу и пожаловался, что какой-то мерзкий психопат в участке № 2 не позволял семидесятипятилетней старушке опустить бюллетень, пока она не представила свидетельство о рождении. Нам пришлось заменить бородача: его рвение вдохновляло, но мы боялись, что оно вызовет ответную реакцию.

Это с самого начала было проблемой. Мы постарались мобилизовать огромное число андеграундных типов, не напугав бюргеров настолько, чтобы они бросились в контрнаступление. Наши попытки провалились, главным образом потому, что лучшие наши люди также были волосатиками и очень бросались в глаза. Наш гамбит, кампанию за полночную регистрацию, сорвали сами волосатики: Майк Солхейм и Пьер Ландри, которые обрабатывали улицы и бары ради голосов как отпетые нарики, но сталкивались с полнейшей апатией.

* * *

Аспен полон чудиков, наркошей, волосатиков, панков и странных ночных типов всех мастей, но большинство их предпочли бы тюрьму или битье по пяткам, чем снести муку регистрироваться как избиратель. В отличие от большей части бюргеров и бизнесменов хипарям надо преодолеть себя, чтобы пробудить собственный, давно уснувший гражданский долг. Ничего особенного тут нет, никакого риска и всего десять минут болтовни, но для среднего хиппи зарегистрироваться на выборах – дело очень серьезное. Скрытый психологический смысл такого шага очевиден, ведь он означает «возвращение в систему». В Аспене мы убедились, что нет смысла склонять к нему ребят без очень веской на то причины. А такой причиной способен стать крайне необычный кандидат или агитация сродни шаровой молнии.

Главной проблемой, с которой мы столкнулись прошлой осенью, стала пропасть, разделяющая сообщество нариков и политику активистов. После кошмарных провалов, прокатившихся по Америке между 65-м и 70-м годами, старая, рожденная в Беркли идея побить систему ее же оружием, уступила место отупелому убеждению, что гораздо лучше сбежать или просто спрятаться, чем сопротивляться сволочам.

Наша десятидневная регистрационная кампания была сосредоточена почти исключительно на культуре наркошей-хипарей: они знать ничего не хотели про активизм, и адских трудов стоило уговорить их хотя бы зарегистрироваться. Многие жили в Аспене уже пять-шесть лет, их совершенно не волновало, привлекут ли их за мошенничество на выборах, просто им не хотелось, чтобы к ним привязывались. Большинство нас живет в Аспене, потому что нам нравится сама мысль, что можно выйти из дома и улыбнуться тому, что видишь. У меня на веранде растет в голубом унитазе пальма, и временами я люблю выйти голым и пострелять из «магнума» сорок четвертого калибра по гонгам, которые повесил на склоне холма. Мне нравится, накачавшись мескалином, вывернуть усилитель на сто десять децибел, когда играет «White rabbit», а над снежными пиками Скалистых гор восходит солнце.

Но суть не в этом. В мире полно мест, где можно улететь в упоении от наркотиков, громкой музыки или оружия, но долго так не продлится. Два года я жил в квартале от Хейт-стрит, но к концу 66-го сам район превратился в магнит для копов и тухлого цирка с наркошами и пушерами психоделики, и места для жизни уже не осталось.

Случившееся с Хейт вторило тому, что происходило в Норт-бич и в Виллидж, и вновь доказывало тщетность попытки захватить территорию, которую не можешь контролировать. Схема никогда не меняется: район с низкой квартплатой внезапно расцветает новизной, весельем и человечностью, потом делается модным, что привлекает прессу и копов – приблизительно одновременно. Проблемы с полицией привлекают еще большее внимание, а это притягивает тех, кто наживается на моде, и пушеров, а это означает деньги, последние привлекают джанки и грабящих их воров. О выходках первых и преступлениях вторых пишут СМИ, и – по какой-то извращенной причине – начинается приток скучающих яппи, которых манит угроза жизни в «белом гетто», а их вкусы взвинчивают квартплату и цены на товары настолько, что первоначальным обитателям жить тут уже не по карману, а потому им – опять -приходится перебираться еще куда-то.

Среди прочих последствий Хейт-Эшбери наибольшие надежды возлагались на исход в коммуны в глубинке. Большинство таких коммун продержалось недолго – по причинам, которые задним числом понятны всем (вспомните сцену в «Беспечном ездоке», где бедолаги пытаются вырастить урожай на сухом песке). Но несколько коммун, как например Хог-Фарм в Нью-Мексико, преуспели и у целого поколения хиппи поддерживали веру в то, что будущее лежит за пределами городов.