Большая охота на акул (The Great Shark Hunt)

С Конрадом я познакомился в 1962 году в Лас-Вегасе перед вторым боем Листон-Пэттерсон. Он заведовал прессой и освещением того жестокого курьеза, а я был самым молодым и невежественным «спортивным журналистом», когда-либо получавшим аккредитацию на матч в чемпионате тяжеловесов. Но Конрад, полностью контролировавший доступ к чему угодно, из кожи вон вылез, чтобы игнорировать мое нервозное невежество и полное отсутствие денег на расходы, включив мое имя в списки «крупных фигур» на вечеринки для прессы, интервью с боксерами и – главное – на поразительное зрелище: Сонни Листон тренируется с грушей под «Ночной поезд» в своем забитом людьми и коврами спортзале отеля «Тандерберд». Рок-композиция, усиленно грохоча неистовыми басами, гремела своим чередом, Листон подходил к двухсотфунтовой груше и хуком отправлял ее в воздух, где она висела долгое и ужасающее мгновение, а после падала на место на конце цепи с дюймовыми звеньями, падала со свирепым БРЯК и рывком, сотрясавшим все помещение.

Я смотрел, как Сонни обрабатывает грушу, ежедневно с неделю, достаточно долго, чтобы решить, что росту в нем, наверное, футов девять. Но однажды вечером, за день или около того до боя, едва не налетел на Листона и двух его огроменных телохранителей в дверях казино «Тандер-берда» и в первую минуту даже не узнал Чемпа, потому что в нем было футов шесть и от остальных подлых ниггеров-толстосумов, на которых можно было наткнуться на той неделе в «Тандерберде», его отличал только пустой, остановившийся взгляд.

Поэтому теперь, в этот тоскливый воскресный вечер в Нью-Йорке (спустя пятнадцать лет и пятьдесят пять тысяч надгробий цвета хаки от Мэна до Калифорнии, которые миновали с тех пор, как я осознал, что Сонни Листон на три дюйма ниже меня), репортаж складывался или, может, снова разваливался, пока такси везло меня в «Плазу» на очередную совершенно непредсказуемую, но скорее всего обреченную, встречу с Миром Большого Бокса. По дороге из аэропорта я остановился купить упаковку «Балантайн эль», еще у меня была кварта «Олд Фитцджеральд», которую я привез из дому. Настроение у меня было циничное и скверное, отточенное за очень долгую поездку через Бруклин, под стать недоверию ко всему, что может «устроить» мне с Али Конрад.

«Мой способ шутить – говорить правду. Это самая смешная шутка на свете».

Мухаммед Али

Лучшего определения «гонзо-журналистики» я и не слышал. Но когда такси тем вечером подъехало к «Плазе», мне было не до шуток. Я был полупьян, на взводе и зол на все, что двигалось. Единственный мой план заключался в том, чтобы как-то снести испытание, какое должен организовать для меня Конрад, с позором удалиться в восьмидесятивосьмидолларовую постель, а с Конрадом разобраться завтра.

Но мир не подстраивается под «реальные планы» – мои или чьи-то еще, – а потому я не слишком удивился, когда совершенно незнакомый человек в серьезном черном пальто положил руку мне на плечо, когда я вносил сумки в «Плазу».

– Доктор Томпсон?

– Что?

Круто повернувшись, я воззрился на него и довольно быстро понял, что отрицать бессмысленно. Он выглядел как богатый владелец похоронного бюро, который когда-то был чемпионом итальянского флота по каратэ в легком весе: очень спокойный человек, и это спокойствие посерьезнее, чем у копа. Он был на моей стороне.

И как будто понял, что у меня с нервами. Не успел я рта открыть, как он уже взял у меня сумки – с улыбкой столь же неспокойной, как моя, – и сказал:

– Мы едем в «Парк-лейн», мистер Конрад вас ждет.

Пожав плечами, я пошел за ним к длинному черному лимузину, припаркованному с включенным мотором так близко к главному входу «Плазы», что стоял почти на тротуаре… и три минуты спустя оказался лицом к лицу с Ходом Конрадом в вестибюле отеля «Парк-лейн», более чем озадаченный – мне ведь не дали даже зарегистрироваться и отнести в номер багаж…

– Где ты, черт побери, застрял?

– Мастурбировал в лимузине, – отозвался я. – Проехали кружок вокруг Шипсхед-бей, и я…

– Прочухайся! – рявкнул он. – Али ждет тебя с десяти часов.

– Фигня, – сказал я, когда двери открылись и он подтолкнул меня по коридору. – Надоело мне твое дерьмо, Гарольд. Где, черт побери, мои вещи?

– Положить на твой багаж, – ответил он, когда мы остановились перед номером 904 и он, постучав, сказал: – Открой, это я.

Дверь распахнулась, а на пороге ждал, протянув для пожатия руку, Бундини.

– Добро пожаловать! Проходите, док, будьте как дома.

Я еще пожимал руку Бундини, как вдруг понял, где очутился: стою в ногах двуспальной кровати, где лежит, прикрывшись до пояса простынями, Мухаммед Али, а рядом сидит его жена Вероника. И выражения на их лицах были совсем не те, что я видел в Чикаго.

Улыбнувшись, Мухаммед привстал пожать руку сперва мне, потом Конраду.

– Так это он? Ты уверен, что он надежен?

Бундини и Конрад заржали, когда я постарался скрыть растерянность от такого поворота событий, закурив два «данхилла» разом. Сделав шаг назад, я попытался вернуться в обычную реальность. Но голова у меня еще шла кругом от урагана перемен, и у меня вырвалось: