Читаем Большая Охота. Разгром УПА полностью

Часто говорили о церкви. О проникновении в Центральную и Восточную Европу католицизма, что, по мнению Кука, означало победу латинского языка над славянским. Латынь в средние века стала официальным языком церковной службы, государственной документации, школьного образования. Позже этот язык обязательно учили в украинских бурсах.

В беседах с Куком я находил многочисленные точки соприкосновения, но мне так и не удалось развить их в стройную систему идеологического воздействия на него.

Частые встречи с Куком на протяжении длительного времени выработали у нас обоих несколько странное, как тогда мне казалось, чувство своеобразного уважения друг к другу. В чисто человеческом плане, разумеется. Я старался быть искренним с Куком. Частое общение людей всегда вызывает определенную взаимную откровенность, со временем исчезает отчуждение, возможная между людьми неприязнь, настороженность.

Я достаточно много, однако в рамках существующей конспирации и правил работы с подобными людьми, — как их тогда называли, «объектами», — рассказывал о себе, своем прошлом. Конечно, стараясь быть искренним и откровенным, я все-таки несколько лукавил. Мне своей искренностью хотелось вызвать на откровенный контакт и Кука. Тот был более сдержан в своих эмоциях. И не потому, что был намного старше меня, а потому, что был безусловно более мудрым, опытным конспиратором, обладал громадным жизненным опытом, приобретенным им в тяжелых условиях подполья, где даже малейшая ошибка означала смерть…

Москва неожиданно и как всегда срочно потребовала доставить дело Кука. Речь шла о предстоящем этапировании Кука и Уляны в Москву, где с ними планировался ряд встреч с высшим руководством КГБ и возможная беседа с кем-то из руководства ЦК КПСС.

Мне поручили доставить дело Кука в Москву, где я должен был передать его уже находившимся там Николаю Ивановичу и заместителю начальника управления Василию Ивановичу для доклада руководству.

Короткие сборы, и я в новой офицерской шинели, с пистолетом на портупее и темно-желтым пухлым портфелем в руках прибываю самолетом в московский аэропорт Внуково. В сопровождении встретившего меня незнакомого московского оперработника я доставляю дело на Лубянку, прохожу вместе с москвичом в громадный дом КГБ СССР и передаю портфель Николаю Ивановичу.

В Киев я вернулся через два дня, в канун Нового года. Прибывший вслед за мной из Москвы Николай Иванович объявил, что моя работа с Куком закончена. Кука вместе с Уляной днями этапируют в Москву. На мой вопросительный взгляд Николай Иванович пояснил:

— Прощаться с ним тебе не следует. Так лучше. С ним продолжат работу москвичи. Может быть, у них это получится. Мы сделали все от нас зависящее. — Он помолчал, потом улыбнулся мне. — Спасибо тебе. Ты тоже сделал все возможное. Москвичи получили полный материал твоих бесед с Куком. В принципе они довольны. У них четкая картина политического лица Кука…

Больше я не встречался с Куком вплоть до 1998 года, но каждый раз бывая в своем родном Киеве, спрашивал о Куке, интересовался его судьбой…

Я уважал этого человека, своего противника, за его идеологическую стойкость, за непокорность судьбе, за бесстрашие и мужество.

* * *

В июле 1956 года приехавший в Киев сотрудник отдела кадров ПГУ КГБ СССР предложил мне учебу в разведшколе в Москве. Я был в командировке в Ровно, и звонок из отдела кадров Киева застал меня в кабинете начальника УКГБ Ровенской области П. Е. Арнаутенко, которого я по праву называю своим крестным отцом по работе в разведке. Я колебался с ответом, и Петр Егорович уговорил меня дать положительный ответ. Я все же перезвонил Николаю Ивановичу Зубатенко, который, как оказалось, и рекомендовал меня на эту учебу и новую для меня работу.

Из моих друзей-сотрудников того времени мне особенно дороги Николай Семенович Радул, Игорь Юрьевич Куприенко, Александр Леонтьевич Агеев. Они давно ушли из жизни, оставив о себе легендарную память.

Коля Радул в 19 лет десантировался в сентябре 1944 года в Словакию, где командовал партизанской бригадой. Его и сегодня помнят как советского офицера Радова участники Словацкого восстания. Игорь Куприенко ушел добровольцем на фронт в 17 лет, герой Великой Отечественной. Валя Агеев — доброволец 1944 года в 16 лет. Фронтовой разведчик, чудом оставшийся жить. В одном из ночных поисков получил смертельное ранение — пуля пробила сердечную сумку. И все же выжил и продолжал много лет оставаться в боевом строю.

Не могу не сказать теплые слова благодарности моему доброму товарищу и в те годы начальнику, ныне полковнику в отставке Василию Ивановичу Педченко. В конце 1943 года курсант эвакуированной из Харькова спецшколы ВВС Василий Педченко, приписав себе для верности год, ушел добровольцем в артиллерийское училище. Воевал. Был тяжело ранен. Вернулся с фронта с тремя орденами. Мужественный, смелый, принципиальный человек.

Перейти на страницу:

Все книги серии Досье

Смерть в рассрочку
Смерть в рассрочку

До сих пор наше общество волнует трагическая судьба известной киноактрисы Зои Федоровой и знаменитой певицы, исполнительницы русских народных песен Лидии Руслановой, великого режиссера Всеволода Мейерхольда, мастера журналистики Михаила Кольцова. Все они стали жертвами «великой чистки», развязанной Сталиным и его подручными в конце 30-х годов. Как это случилось? Как действовал механизм кровавого террора? Какие исполнители стояли у его рычагов? Ответы на эти вопросы можно найти в предлагаемой книге.Источник: http://www.infanata.org/society/history/1146123805-sopelnyak-b-smert-v-rassrochku.html

Борис Николаевич Сопельняк , Сергей Васильевич Скрипник , Татьяна Викторовна Моспан , Татьяна Моспан

Детективы / Криминальный детектив / Политический детектив / Публицистика / Политика / Проза / Историческая проза / Прочие Детективы / Образование и наука

Похожие книги

Штурмы Великой Отечественной
Штурмы Великой Отечественной

Еще 2500 лет назад Сунь-Цзы советовал избегать штурма городов из-за неизбежности тяжелых потерь — гораздо больших, чем в полевом сражении. В начале осени 1941 года Гитлер категорически запретил своим генералам штурмовать советские города, однако год спустя отступил от этого правила под Сталинградом, что привело к разгрому армии Паулюса и перелому во Второй Мировой войне. Сталин требовал брать города любой ценой — цифры потерь Красной Армии в Будапеште, Кенигсберге, Бреслау, Берлине ужасают, поневоле заставляя задуматься о необходимости подобных операций. Зато и награждали за успешные штурмы щедро — в СССР было учреждено целое созвездие медалей «За взятие» вражеских городов. Ценой большой крови удалось выработать эффективную тактику уличных боев, создать специальные штурмовые группы, батальоны и целые бригады, накопить богатейший боевой опыт, который, казалось бы, гарантировал от повторения прежних ошибок, — однако через полвека после Победы наши генералы опять «наступили на те же грабли» при штурме Грозного…В новой книге ведущего военного историка, автора бестселлеров «"Линия Сталина" в бою», «1945. Блицкриг Красной Армии», «Афганская война. Боевые операции» и «Чистилище Чеченской войны», на новом уровне осмыслен и проанализирован жестокий опыт штурмов и городских боев, которые до сих пор считаются одним из самых сложных видов боевых действий.

Валентин Александрович Рунов

Военная документалистика и аналитика / Военная история / Образование и наука
Первое дело при Красном
Первое дело при Красном

Книга ведущего отечественного исследователя наполеоновских войн Андрея Ивановича Попова "Первое дело при Красном" начинает публикацию работ, посвященных 200-летнему юбилею Отечественной войны 1812 г. Описываемые события явились первым серьезным успехом русской армии на фоне общего отступления в июле-августе 1812 г. Кавалерийский бой при Молевом Болоте и последующее сражение при Красном принесли несомненную славу российскому оружию, но в литературе были освещены далеко не равнозначно. При описании знаменитого "львиного отступления" генерала Д.П. Неверовского отечественные авторы допускали явные преувеличения и передержки. При этом большинство из них были почти незнакомы с иностранными источниками, что лишило их рассказы объективности и достоверности. Целью данного исследования было как исправление допущенных в отечественной литературе ошибок и недочётов, так и создание наиболее детальных описаний упомянутых боевых столкновений. В результате перед вами книга, которая помимо хронометрического описания событий в августе 1812 г., дает ответы на многие вопросы истории связанные с действиями русской и французской армий во время "Первой Смоленской операции русских войск".

Андрей Иванович Попов

Военная документалистика и аналитика
Большая война России
Большая война России

Хотя Первая мировая война стала для России историческим водоразделом, в историографии, да и в общественном сознании она ассоциируется в основном с событиями на Западном фронте. Этому способствовало, в частности, разделение российской истории начала XX века на дореволюционный и советский периоды. Цель данного сборника — включить в общеевропейский контекст механизмы усвоения, истолкования и переработки российского опыта Первой мировой войны и последовавших за ней событий. Их осмысление важно для ответа на вопрос, можно ли считать революцию 1917 года и Гражданскую войну вехами «особого пути» России или же они были следствием той кризисной ситуации, с которой столкнулись и другие воевавшие государства.

авторов Коллектив , Игорь Владимирович Нарский , Кристофер Гилли , Олег Витальевич Будницкий , Юлия Александровна Жердева

Военная документалистика и аналитика / Военная история / Образование и наука
Пепел над пропастью. Феномен Концентрационного мира нацистской Германии и его отражение в социокультурном пространстве Европы середины – второй полов
Пепел над пропастью. Феномен Концентрационного мира нацистской Германии и его отражение в социокультурном пространстве Европы середины – второй полов

Эта книга – первое в отечественной историографии комплексное исследование феноменологии нацистских концентрационных лагерей (Концентрационного мира), как особой системы, глобально трансформировавшей всё, что оказывалось в орбите её влияния – от времени, истории и пространства до человеческой антропологии и психологии. Обнажение и одежда, пища и голод, насилие и боль, язык и молчание, страх и смерть – каждое из этих явлений занимало свое место в общей картине тотальных антропологических и психофизических деформаций человека, попавшего в пространство лагеря. Как трансформировались философия и теология «после Освенцима», почему освобождение из лагеря не давало свободы? Для всех, интересующихся историей Второй Мировой войны, социальной историей, социальной антропологией, общественной мыслью Европы середины – второй половины XX столетия.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Б. Г. Якеменко

Военная документалистика и аналитика