Как бы то ни было, Сумрак решил не докладывать Гневу о случившемся, хотя нарушение, допущенное Кошмаром, считалось весьма серьезным и требовало разбирательств. Мало того, что он позволил себе грубое несоблюдение дисциплины, так еще и явно стянул в медотсеке подотчетные препараты. То, что вытворил сын Броска не особо походило на попытку суицида, скорее всего, он лишь пытался забыться, доведенный до отчаяния смертью брата, произошедшей, по всей видимости, прямо на его глазах… Но, какова бы ни была причина и конечная цель его поступка, кланом это расценивалось бы одинаково нехорошо. Сумрак и сам мог попасть в серьезную немилость, вскройся факт сего вопиющего неуважения к культу Охоты и понятию воинской чести. Сокрытие информации о «слабом звене» в лучшем случае каралось поркой, в худшем — изгнанием на нижний ярус…
Самец на секунду остановился, призадумавшись… Из-за Кошмара он сейчас подставлял самого себя под сильный удар, рискуя полностью сорвать операцию с «Островом». Вот этого допустить было нельзя — слишком многое он поставил на карту… Неужели, придется все-таки сообщить Гневу? Но кем же Сумрак после этого будет себя чувствовать?
Он остановился и с невольным стоном привалился к стене коридора, прикрыв глаза. Что было делать?.. Сдать юнца и окончательно угробить ему и без того отвратно складывающуюся жизнь? Или промолчать и, возможно, пожертвовать собственным благополучием?
А ведь Кошмар сейчас остался совсем один… У Сумрака был теперь гарем и была возлюбленная, была обожающая его мать, пусть и где-то далеко; был отец, с которого он мог брать пример, хоть и временами обходящийся весьма дорого… А Кошмар… У Кошмара, кроме брата, в целом мире не оставалось ни одного близкого существа. Теперь же и брата отнял нелепый случай.
Нет, Сумрак так просто не мог…
Попытавшись себя успокоить, сын Грозы подумал, что, зная Гнева, все-таки в сложившейся ситуации можно почти не беспокоиться насчет отсылки на нижний уровень. А телесных наказаний Сумрак не боялся. Если же инцидент не всплывет наружу, то можно будет вообще не переживать. А с чего ему всплыть, если оба станут молчать? Пожалуй, следовало с Кошмаром серьезно поговорить…
Следующим утром Кошмар все-таки явился на тренировку. Но вид у него был настолько потерянный, словно вчера он был где-то в другом месте, а сегодня вдруг проснулся на корабле и не мог понять, как попал сюда. Он пробился через сородичей к Сумраку и тихо, но тревожно спросил:
— Ты вчера заходил ко мне?
Да уж, сильной химией он себя накачал…
— А что ты помнишь? — осторожно спросил Сумрак, отводя его в сторону и выдвигая запястные лезвия. Кошмар понял, что болтать не время, и собрат намекает на тренировочный бой, потому также обнажил оружие.
— В том-то и дело, что почти ничего… — с подозрением посматривая на него, проговорил Кошмар.
— Ты переборщил с успокоительным, — полушепотом объяснил Сумрак, принимая боевую стойку.
— И? — Кошмар ответил тем же.
— И я ввел тебе антидот, пока ты не скопытился, — закончил сын Грозы, нарочито медленно совершая маневр и позволяя Кошмару отразить удар.
— А потом?
— Потом… — Сумрак лениво уклонился от его весьма неловкого выпада. — Потом ты заснул. Я удостоверился, что ты дышишь, и ушел.
— Мне странный сон приснился…
— Ну, мало ли что под этой дурью привидится. Гневу я не сказал, так что не вздумай сам проболтаться. С этого дня будешь у меня под присмотром. Попробуешь что-то еще подобное вытворить — мигом на нижнюю палубу отправишься. И я сам поспособствую, чтобы надолго.
Кошмар рявкнул и бросился на Сумрака, но тот ловко увернулся, и младший самец, еще не до конца овладевший собственной координацией, ощутимо влепился в стену.
— Про Белую Матушку… — Кошмар поднялся и мрачно глянул на Сумрака, — тоже приснилось?
— Нет, — честно ответил тот. — Про нее все — чистая правда.