Большая починка

— У меня к вам дело, — сказал Мишка-толстый, и Егор Егорович сразу забыл о щуке. Ребячьи дела он привык уважать.

— Рассказывай, — сказал он, сел по-турецки на песок и приготовился слушать.

Мишка начал и удивился. Егор Егорович, слушая в его передаче рассказ Саши Павлова о том, что произошло на кладбище, вел себя странно. Он то и дело подпрыгивал, как будто сидел не на речном песке, а на горячих углях.

— Суматоха с закладом? Да… да… да… Был заклад. И знак был. Могила, говоришь? Впервые слышу. Не должна быть. Кто, кто из могилы вылез?

— Мацук, а что? — насторожился Мишка-толстый.

— Мацук? — Егор Егорович был вне себя. «Мацук!.. Вот оно, пропавшее имя. Лакея князя Галицкого звали Мацук. Но откуда он взялся? Разве с того света?» Егор Егорович задребезжал: — Хе-хе-хе… Мацук? Лакей? Не может быть!

— Может, — сказал Мишка-толстый. — Только он не лакей. Он заведующий.

— Верно, утилем заведует, — вспомнил Егор Егорович и перестал подпрыгивать. Интерес к Мацуку у него сразу пропал. Мало ли на свете однофамильцев? А если и в родстве с тем лакеем, что с того? Вот только зачем в могилу залез? А мало ли… Может, из родных кого смерть прибрала. Завтра поинтересуется. Просто так, из любопытства. Поинтересуется и забудет про Мацука. Ну, могилу рыл, эка невидаль. А вот про Суматоху ему не удастся забыть. Ишь ты, и до ребят дошло: Суматоха с тем светом переписывается. Забыть и не помнить: мало ли что сумасшедшей старухе на ум взбредет? Так и Мишке-толстому сказал:

— Забыть и не помнить. Старуха с ума сошла.

— Какая старуха? — спросил Мишка-толстый.

— Какая, какая! — рассердился Егор Егорович, косясь на щуку, — не терпелось заняться любимым. — Такая-сякая, Суматоха, вот какая.

— А, — сказал Мишка-толстый, — а я думал, другая.

— Какая другая? — спросил Егор Егорович.

— Та, что под камнем.

— Под каким камнем? — удивился Егор Егорович.

— Под могильным, — сказал Мишка-толстый, — где карлица лежит.

— А, — догадался Егор Егорович. — То не старуха, то Серафима. Карлицу Серафимой звали.

— Старухой, — стоял на своем Мишка-толстый. — На камне написано. Я с могилы списал, вот: «Прощай, Старуха золотая, ты доброю была, когда была ты молодая…»

Мишка-толстый взглянул на Егора Егоровича и удивился. Таким строгим и хмурым он его никогда еще не видел.

— Ты точно списал? — спросил Егор Егорович.

— Точно, а что?

Егор Егорович порылся в карманах и протянул Мишке-толстому черный кружок со своими инициалами. Мишка-толстый узнал пароль тревоги. Значит, правильно угадал. Звено столкнулось с какой-то тайной. Иначе зачем Егору Егоровичу, почетному пионеру отряда имени Гагарина, объявлять в зоне «Восток-1» тревогу?

— Отдашь Воронку, и завтра, после школы, всем ко мне.

— Есть! — сказал Мишка-толстый и убежал.

А Егор Егорович еще долго сидел на берегу Снежки, думая о пропавших сокровищах князя Галицкого.

«У собаки под хвостом… под хвостом…» — кричал в памяти насмешливый и злой голос князя. «Слова князя буквально… буквально понимать надо», — журчал, вторя ему, жалкий голос лакея.

«У собаки под хвостом, — размышлял Егор Егорович. — Может быть… Вполне… А почему бы и не быть? Тем более что собаку, которую тогда зарыли в один день с карлицей, звали Старуха. Это я точно помню. С мальчишеских лет. Золотая Старуха. Ну что ж, стоит посмотреть, золотая она или какая».

Операция «С»

Утром, перед уроками, знак тревоги с инициалами Е. Е. обошел всех гагаринцев. По цепочке, тайно, от Воронка к Генке Юровцу, от него к Оле и Поле, сестрам-близнецам, от них — дальше. Когда он вернулся к Воронку, все знали: сбор у Егора Егоровича — чей знак, у того и сбор, после уроков. Последнее, тоже тайно, было передано друг другу на словах.

В горисполкоме обеденный перерыв. Во всех коридорах безлюдно. Только в одном шум, как в моторном цехе. Но гудят не моторы, а ребята, нетерпеливо поглядывая на часы.

— Два!

Воронок подошел к двери и, ощущая за спиной нетерпеливое пыхтение ребят, постучал в кабинет «бесплатного заведующего».

Егор Егорович сразу открыл и, впуская ребят, пересчитал, как цыплят.

— Двадцать семь… — посмотрел в записку, — в рапорте двадцать восемь…

Воронок помрачнел: не было Юры Ермолаева, самого рассеянного. Стали гадать, где Юра.

— Перепутал час…

— День…

— Год…

— Век…

Последнее было наиболее вероятным. Юре надо было родиться век назад. В помещичьей семье. И расти при персональном слуге, приставленном к нему для счета времени. Или родиться веком позже и все заботы о себе возложить на робота. Завел на сутки, на два дня, на год вперед и спокоен, уверен: никуда никогда не опоздаешь — ни поесть, ни поспать, ни на уроки, ни на сбор.

Семье и отряду в какой-то степени удавалось заменять Юре робота, но только в том случае, когда он был на виду. «Юра, пора обедать» — и он садился за стол. «Юра, сегодня сбор» — и он шел на сбор. Но стоило «роботу» выпустить Юру из виду и — пиши пропало. Юрины часы давали задний ход, и он всюду опаздывал.

— Нет Юры Ермолаева, — сказал Воронок.

— Ясно, — сказал Егор Егорович, отлично изучивший всех ребят зоны, — размышляет о виденном.