Большая семья

— Устала, небось, дочка? — спросил шофёр, наклоняясь к Люде. — Давай понесу.

Люда ничего не ответила, только вздохнула.

Шофёр подхватил её, Орешек пискнул за пазухой, и они закачались над землёй. И вдруг совсем близко метнулся к небу яркий синий свет. Потом ещё и ещё. Погас и снова блеснул над землёй. Загремело что-то, точно посыпались камни.

Орешек завозился в шубке, выставил нос.

Шофёр внёс Люду в высокие ворота на огороженный забором двор. Свет вспыхивал здесь так часто, что Люда ткнулась лицом шофёру в плечо.

Посреди двора, у огромной, разрытой в земле ямы, снегу вокруг как не бывало — работали люди. Все в масках, в больших железных очках. По земле, извиваясь, ползли резиновые трубки, внизу, в яме, гремел и вздрагивал ящик на колёсах, а четыре круглые, как солнце, лампы поливали всё это жёлтым светом. Сильно пахло чем-то едким и горьковатым.

Люда ухватила шофёра обеими руками за шею. Он подошёл к одному только что снявшему маску человеку, спросил что-то. Человек сказал:

— Они в общежитии, верно. Вы в проходной спросите.

Шофёр подхватил Люду поудобней, быстро перенёс через площадку к большой двери в заборе. Из неё выглянул парнишка в ушанке, дверь распахнулась, и они очутились в длинном пустом коридоре. Здесь было тепло, за стенкой тихо-тихо играла гармошка.

— Это мы куда? — шопотом спросила Люда. — Погреться?

Шофёр поставил её на пол, Люда вытащила и тоже поставила Орешка. Так они подождали немножко, пока шофёр сбегал в конец коридора.

— Идём, дочка, — сказал он вернувшись.

Люда задвигала валенками, Орешек покатился за ней.

Навстречу им вышел другой парнишка, только без ушанки; он был в синей, с блестящими пуговицами рубашке, и на ремне у него тоже блестела большая, с буквами пряжка.

— Сюда, сюда, товарищ шофёр, пройдите сюда. Я нынче дежурный, — сказал он и поманил пальцем Орешка: — У-у, цуцик!..

Они втроём вошли в большую, светлую комнату. В ней стояло очень много кроватей с одинаковыми, обёрнутыми белыми простынями одеялами.

Шофёр снял с Люды шубку, повесил на спинку кровати. Потом нагнулся и сказал:

— Значит, так, дочка: ты тут пока у ребятишек метростроевских погости. Спать тебя положат и покормят, ты не бойся. А я чиниться буду. Как управлюсь, за тобой прибегу, до дому поедем. Есть?

Люда подняла к нему красное, горящее с мороза лицо:

— Есть. Только немножечко починитесь, и поедем, да? Мне домой скорей надо.

А Орешек вильнул хвостом и полизал шофёру сапог.

Пловунчики

Люда закрыла сперва один глаз, потом другой.

Лежать было удобно. Мальчишка постелил поверх одеяла стёганку, прикрыл шубкой, сунул под кровать половик — для Орешка. Есть больше не хотелось: перед тем как уйти, мальчишка принёс целую тарелку гречневой каши. Валенки Люда спихнула на кончики ног и теперь шевелила пальцами — выгоняла остатки мороза. В печке постреливали дрова, и струйка пара вылетала из дверцы.

А сон всё не шёл!

Люда села. Валенки сразу съехали на пол и встали у ног солдатиками. Спинка у кровати была белая, немножко обколупанная. На дощатой стене сбоку были развешаны какие-то непонятные фотографии.

Бух-бух! — ударили из коридора.

Люда снова легла, отвернулась к стенке, прижалась щекой к подушке. Уставилась на развешанные фотографии. И тут-то медленно стала проваливаться в странный, удивительный сон.

Над головой у неё вдруг закачалась и выросла светлая узорная вышка. Правда, кто-то проколол её кнопкой, но вышка была совсем как та, Ольги Ивановнина…

С горы прямо на вышку, пригнувшись и размахивая руками, мчался заснеженный лыжник. Рядом, приседая и отдуваясь, поднимал длинную палку с колёсами толстяк в безрукавке. А на вышке… на верхней перекладине вышки, приготовившись к прыжку, стоял маленький ловкий пловунчик. Он сердито, поблёскивая глазами, смотрел на Люду и вдруг погрозил ей кулачком. Двумя кулачками…

И сразу откуда-то сверху посыпались ещё пловунчики — в полосатых трусиках, в майках. Они перебирали ногами, крайний изогнулся, подпрыгнул и изо всех сил швырнул в Люду круглый чёрный мяч!

— Ух! — сказала Люда.

Бух-бух! — ответили из коридора.

Люде стало страшно. Она глубже зарылась в подушку, а уголком глаза подглядывала сон.

За дверью затопали, и в комнату вошло несколько мальчишек — все в новеньких синих рубашках, с блестящими пуговицами и пряжками. Мальчики были румяные и розовые, как из бани.

— Вы-ыдумал тоже! — сказал один. — Да разве пять тысяч за двадцать восемь минут пробежишь? У меня лыжи лёгонькие, смазанные, и то за тридцать одну еле-еле.

— А вот пробегу! Спорим, пробегу! — сказал другой, с тёмным коротким вихром. — И с препятствиями, по пересечённой. Ещё недельку потренируюсь, и пробегу!

— Тише вы! — сказал третий, постарше. — Тут девчоночка какая-то спит.

Люда прикрыла уголки глаз, и сон поехал дальше.

— А как же который прошлый раз первое место заработал? — заговорил опять тот, с темным вихром. — Не всю зиму, а два месяца готовился. И пробежал?

— Так то чем-пи-он. Сам, небось, его карточку сразу выпросил!

— Ладно, братцы, будет! — перебил старший. — Завтра к восьми на работу. В тоннель спускаться будем. Валяйте зарядку делайте, и спать.