Большая семья

Но наутро, всем на удивление, курень Антона стоял на рубибеевской усадьбе возле уцелевшей от пожара старой груши. Яркое утреннее солнце, как прежде, пронизывало его насквозь. Курень стоял так же уверенно и прочно, как будто неведомая сила бережно, не уронив ни одной ветки, ни одной камышинки, перенесла его за реку и поставила на усадьбу хозяина.

Все утро люди спорили, кто это ухитрился незаметно перетащить курень Антона на другой берег. Много было всяких предположений, но ни одно из них не получило общего признания. Кто-то успел побывать в тракторной бригаде и спросить у Антона, не был ли он в селе. Тот ответил, что из бригады ночью никуда не отлучался, никого не просил переносить свой «воздушный замок», но против случившегося нисколько не возражает.

Вечером Антон явился в село, осмотрел свое жилище на новом месте и остался доволен. Он вырвал из тетради лист бумаги и, старательно исписав большими буквами, повесил его на доску, которая торчала на усадьбе счетовода.

На листе было написано:

«Кто ты такой, доброжелатель?

Отзовись, и я пожму твою руку, товарищ.

Но если и не отзовешься, благодарность моя не будет менее теплой. Честь и хвала тебе, друг мой!

Антон Рубибей».

Долго висело это объявление. Люди читали и удивлялись находчивости Антона. Читала объявление и Нина Семеновна, читала несколько раз подряд, запомнила слово в слово и окончательно пришла к выводу, что Антон — интересный и самобытный человек.

«Надо дать ему настоящее воспитание», — про себя решила учительница и, хотя не знала в точности, как она это сделает, была уверена, что непременно выполнит свое решение.

Читал объявление Антона и паромщик дед Макар, читал, крякал от непонятного удовольствия и хитровато улыбался, но никто не мог догадаться, что довольное покрякивание и многозначительная улыбка в седых усах Макара и являются разгадкой этой небольшой тайны.

После переселения жизнь, казалось, потекла дружней и уверенней. В свободное от полевых работ время колхозники строили на своих участках погреба, плели хозяйственные сараи, расчищали и огораживали сады, окапывали и подрезали деревья в палисадниках, разделывали землю на огородах. Теперь каждый говорил, что живет у себя дома, и хотя дома попрежнему не было, а на просторном дворе торчал все тот же курень или покатым холмиком поднималась крыша землянки, место это казалось родным и давно обжитым.

Зеленая Балка больше не выглядела пустынной и мрачной. По улицам с шумом бегали ребятишки, на дорогах стаями оседали воробьи. Прилетели шустрые ласточки. Люди приветливо встретили их и с опаской ждали, что птицы, не найдя пристанища, покинут село. Но этого не случилось. Ласточки остались в Зеленой Балке и, на радость людям, защебетали на высоких жердях. С хозяйской суетливостью птицы лепили свои гнезда в сваях нового моста, в расщелинах разрушенной мельницы и даже под низкими крышами землянок.

Арсей поспевал всюду. Он чувствовал какую-то потребность, неистощимое желание работать. Из дому уходил на рассвете, возвращался поздней ночью. Днем его видели и в тракторной бригаде, и на участках полевых бригад, и в кузнице Петра Степановича, и на хозяйственном дворе. А вечерами он вместе с Недочетом собирал членов правления и бригадиров, выслушивал рапорты о дневной выработке, давал задание на следующий день.

Прасковья Григорьевна вначале сердилась, упрекала Арсея за то, что он мало ест и почти не спит, просила заглядывать домой хотя бы тогда, когда случится быть поблизости, даже пробовала плакать в надежде, что материнская слеза быстрее уговоров дойдет до сердца сына, но ничто не помогло. Тогда она махнула рукой и с тревогой стала ждать, что будет. Шли дни. Арсей был здоров, бодр, весел, — и сердце матери мало-помалу успокоилось. К тому же и хлопот у нее прибавилось: она работала в яслях нянькой и так полюбила маленьких ребят, что, находясь с ними, забывала свою тревогу.

С Ульяной Арсей теперь виделся часто. Она работала звеньевой, а председателю колхоза приходилось часто наблюдать за работой звеньев. Арсею, как и всем в Зеленой Балке, было известно, что Ульяна ушла от мужа, что живет она у отца и матери и что по этому поводу ходят по селу разные толки. Но как ни прислушивался Арсей, он так и не услышал своего имени в связи с историей Ульяны. Куторга еще не пустил в ход своего главного козыря. Счетовод выжидал удобного случая. Это настораживало Арсея. Поэтому к Ульяне он относился с подчеркнутой сухостью, стараясь показать, что между ними нет ничего такого, за что можно и нужно было бы их осуждать.