Большая семья

Скрипнула дверь. Из землянки вышла Вера. Она застегивала кофточку и удивленно смотрела на Ульяну.

— Я тебя разбудила? — спросила Ульяна.

— Нет, я еще не спала, — ответила Вера. — А ты что бродишь по ночам?

— Не спится.

— Мне тоже. Прямо мученье…

Ульяна обняла Веру.

— Пойдем к реке… Погуторим. Хочется душу отвести…

Вера вернулась в землянку и вышла оттуда в теплой кофте, наброшенной на плечи.

— Мамка ругается, — сказала она, — боится, просплю на работу. А я, может быть, и глаз за всю ночь не сомкну.

Они пошли к реке, ступая по мягкой молодой траве.

— Недочет недавно заходил, — сказала Вера. — Решение объявлял.

— Какое решение? — спросила Ульяна, думая о другом.

— Насчет нас. Ну, что нас назначили звеньевыми.

— Кого ж это «нас»?

— Тебя, Дуняшу Быланину, меня. — Вера назвала еще несколько имен. — А тебе разве он не объявлял?

— Я поздно пришла домой.

Для Ульяны это было неожиданное и приятное известие. Она подумала об Арсее: стало быть, он не забыл о ней. Ну что ж, она на работе покажет, что он не ошибся.

А Вера между тем взволнованно говорила, близко прижимаясь к подруге:

— Мне, знаешь, Уля, и радостно и боязно… Радостно оттого, что дело большое люди доверяют… А боязно, если не справлюсь, не оправдаю доверия. Ну, как сил нехватит?..

Вера и Ульяна были подругами с детства. Ульяна была на один год старше. Между собой они всегда были откровенны. Ульяна лучше других знала благородное сердце Веры, ее простоту и отзывчивость. Только с Верой делилась Ульяна сокровенными мыслями. Она часто рассказывала подруге о своей замужней жизни, о тоске по ребенку. Вера всегда умела ее поддержать и успокоить.

Подруги подошли к реке и сели на обрыве. Вера прильнула к Ульяне.

— Знаешь, Уля, — сказала она, — мне всегда кажется, что я странная. Не похожая на других. Вот опять же с этими звеньями. Поверь мне, кое-кто будет отказываться. Скажут, на что нам. Пусть другие отвечают. А я рада. Рада так, как будто мне какой-то дорогой подарок преподнесли. Я горжусь этим… А ты как себя чувствуешь?

Ульяна смотрела на реку, и ей казалось, что ее жизнь течет вот таким же темным потоком.

— Я… — отозвалась она задумчиво. — Я, Верушка, ушла от Демьяна.

Вера заглянула ей в лицо.

— Ушла?

— Ушла. Навсегда…

Вера прижала к себе Ульяну, но ничего не сказала.

Они долго сидели молча. Луна выкатилась из-за леса, и все кругом ожило. Заблестели молодые ивовые листочки, засверкали водяные гребешки на реке. Снова где-то, словно разбуженная лунным светом, затявкала беспокойная дворняжка. Зачирикала какая-то ранняя птица в вербах.

— Что ж, он не стоит тебя, Ульяна, — сказала Вера, и Ульяна вспомнила, что вот так же когда-то ей сказал Арсей. — Он не стоит тебя, Ульяна, — более твердо повторила Вера. — Теперь, когда ты порвала с ним, я могу тебе сказать об этом открыто. Я всегда считала его…

Она не досказала, хрипло закашлялась, схватилась за грудь. Она кашляла натужно, долго. Ульяна гладила ее мягкие волосы и время от времени повторяла:

— Милая… Милая… Милая…

Когда Вера перевела дыхание, Ульяна встала и потянула подругу за руку:

— Пойдем! Тебе вредно на сыром воздухе. Пойдем, голубка моя. Я с тобой заночую…

Они пошли назад, в табор, медленно и молча, думая об одном и том же — о тяжелой болезни Веры.

20

За несколько часов табор был полностью разрушен. С каким-то радостным ожесточением люди выдергивали колья, снимали жерди и вместе с домашним скарбом переправляли на старое место — на плоский, дугою выгнутый берег. Там колья снова закапывались в землю, жерди связывались в островерхие крыши, стены временных жилищ заплетались молодой лозой.

Над рекой стоял многоголосый людской гомон, часто и дружно вспыхивал девичий смех, пронзительный ребячий свист, будто тонкий бич, рассекал теплый, неподвижный воздух. Радость переселения была настолько сильной, что, казалось, именно табор на выгоне был причиной всех зол и лишений, и что теперь, когда люди снова на родных местах, жизнь станет более легкой и отрадной. Кому не известно, что родной дом, родное, годами насиженное место прибавляют человеку сил, вселяют уверенность.

Только к вечеру, когда возбуждение улеглось, вдруг все заметили на зеленом выгоне, заплатанном выжженными пятнами, одиноко возвышавшийся курень тракториста Рубибея. Антон работал в поле и не знал о переселении.

Людям стало неловко.

— Что ж это, — говорили одни, — выходит, не до конца дело сделали. Как бы на развод оставили. Нехорошо… И перед Антоном неудобно. Человек трудится на всех, а мы ему не помогли. Право слово, нехорошо…

Другие резонно возражали:

— Оно верно, надо бы и этот снести, да ведь как без хозяина? Какая ни на есть, а собственность. А ну как Антон воспротивится, возражать станет?

После недолгих споров решили не трогать «воздушный замок» Рубибея до тех пор, пока хозяин сам не распорядится.