Большая семья

Он замолчал, а она ждала, ждала с затаенным сердцем. Ну, возьми же за руку, погладь усталую голову! Посмотри в глаза — и ты увидишь в них столько любви!

— Так трудно, что и словами не выскажешь, — продолжал Арсей, помолчав. — Вот нынче сеяли пшеницу. Все рассказал, все растолковал, целые дни сидел с девчатами — отбирали зерна, и все перепутали. Отбор посеяли там, где должны посеять чистосортные из района. Конечно, беды тут большой нету. Но разве так можно? Ведь получается — сам, своими глазами за всем смотри. А у меня их только два.

Ульяне почудилось: что-то внутри оборвалось. Ноги ослабли, и стало еще труднее итти. А она думала… Что думала? Что думала, молодушка? Что еще может занимать его голову в такое жаркое и трудное время? Разве какие-то собственные, личные неурядицы могут заслонить большое дело, которое поручили ему люди? А она, разве она должна думать сейчас о каком-то «своем маленьком счастье»? Кто имеет право растрачивать сейчас на это силы?

Ульяна решительно подняла голову.

— Арсей Васильич, — сказала она холодно, — мы уже пришли. Я не хочу, чтобы нас видели вместе.

Он набросил на лошадь повод и легко вскочил в седло. Кивнув головой в знак прощания, он направил коня влево — может быть, решил въехать в табор с другой стороны.

Ульяна пришла домой позже обычного.

— Что так долго? — подозрительно сощурившись, спросил Куторга. — Напарницы твои вон уже спать легли. Где пропадала?

Ульяна посмотрела на мужа долгим взглядом и почувствовала прилив ненависти.

— А тебе какое дело — где пропадала?

Никогда она еще не отвечала ему так резко.

— Я только хотел… Мне интересно, — опешив, забормотал Куторга. — Интересно… Вроде ты мне жена… По долгу интересуюсь, беспокоюсь…

Ульяна безмолвно положила перед ним бумаги, которые передала ей Марья Акимовна.

Она сходила к реке, умылась и вдруг почувствовала, что в глубине души крепнет и разрастается новое, радостное чувство, родившееся, быть может, в тот момент, когда слова Арсея с болью врывались в сознание.

«Не так живу, — настойчиво говорила она себе. — Не так живу… По-другому надо жить! Смелости недостает. Смелости». И ей захотелось теперь, сейчас же показать себя смелой и независимой.

Она пошла к дому быстрой походкой, точно боясь, что растеряет свою решимость.

Куторга что-то подсчитывал на счетах. Слабый свет керосиновой лампы освещал его преждевременно постаревшее, осунувшееся лицо.

Ульяна села на лавку, вытерла концом головного платка губы.

— Демьян, — сказала она, глядя ему в глаза. — Я хочу с тобой поговорить…

Он испугался сверкающего огонька в ее темных глазах, беспокойно заерзал на табуретке.

— Сейчас поздно. Давай лучше завтра…

— Нет! — решительно остановила его Ульяна. — Сейчас. Сию минуту.

— Я не хочу сейчас разговаривать, — враждебно сказал Куторга. — Я устал… Хочу спать… Стели постель.

Ульяна встала, повязала платок на голове.

— Если ты не будешь разговаривать со мной сейчас, то никогда больше не услышишь моего голоса!

Угроза подействовала. Он вскочил, загородил ей дорогу, легонько взял за плечи и усадил на лавку. Сам сел рядом.

— Ну, давай поговорим, Уля.

Ульяна смотрела да покорно опущенную голову мужа, и никогда еще он не казался ей таким жалким. Неприязнь росла, ширилась, становилась физически ощутимой. Ульяна готова была броситься на него с кулаками. Сдержав себя, она твердо сказала:

— Демьян, я не хочу тебя больше обманывать. Я не люблю тебя. Нет, не то. Я… я ненавижу тебя. Да, да, ненавижу! Мне противно все твое — все, все! Я не могу видеть тебя, не могу слышать твой голос, не могу дышать одним с тобой воздухом… Я не могу…

Он зажал ей рот ладонью, сдавил челюсти. Острая, нестерпимая боль ударила в голову. Ульяна пошатнулась, но Куторга удержал ее.

— Еще одно слово, — прошипел он, задыхаясь от злости, — и я убью тебя!.. Убью, как подлую собаку!..

Ею овладело бешенство. Она оттолкнула его, разорвала кофточку.

— На! Бей! Души! Режь!..

Но он не ударил. Бессильно опустившись на табурет, он закрыл лицо руками и еле слышно простонал:

— Ах, Уля, Уля, что ты со мной делаешь!..

Ульяна накинула на плечи шерстяной платок и выбежала из землянки. Она остановилась, осмотрелась. Было тихо. Табор спал спокойным сном. На востоке бледнело небо: вставала луна. Река лениво плескалась о новые сваи моста. Где-то тявкала собачонка.

«Куда итти? — вздрогнув, спросила себя Ульяна. — Куда податься?..»

Нудные мысли лезли в голову. Что скажут отец и мать? Как отнесутся люди? Конечно, многие осудят.

Но пути назад не было. Она пошла к землянке отца, на полдороге остановилась. Что она им скажет? Как объяснит свой поступок?

Она свернула на узкую, еле видимую в темноте стежку.

Возле землянки Обуховых остановилась, прислушалась. Было совсем тихо. Даже беспокойная собачонка замолчала, должно быть, забилась в теплую конуру.

Ульяна постучала в маленькое темное оконце.

— Кто там? — услышала она голос Анны Сергеевны.

— Вера дома? — Ульяна с замершим сердцем ждала ответа. А что она скажет подруге? Как объяснит свое полуночное хождение по табору?