Большая скука

– Ну конечно, именно этого я ждала. Я нисколько не сомневалась, что он до конца останется безучастным свидетелем, и не потому, что он боится, не из-за неприязни к вам, нет, просто в силу привычки смотреть на жизнь как на процесс гниения. И чтобы не пачкать руки, не станет вмешиваться в этот процесс.

– Я и в самом деле признателен ему, что он оказал мне помощь, но я и не подозревал, что это жертва с его стороны.

– А другой его жест?

– Какой именно? Потому что, если вы замечаете, число их стало угрожающе расти.

– Да, по отношению к нам – точнее, по отношению к нашим с вами отношениям.

– Но ведь вы сами говорили, что не надо путать времена глаголов?

– Это не имеет значения. Если бы кто-нибудь другой позволил себе то, что вы себе позволяете, уверяю вас, Сеймур тут же сделал бы из него отбивную котлету. И вовсе не из ревности, а так, в назидание, чтобы ни один простой смертный не смел посягать на то, что принадлежит самому мистеру Сеймуру. Можно подумать, что он в вас влюблен.

Я собираюсь что-то возразить, но в этот момент раздается предупредительное верещание оркестра и появляется уже знакомая парочка – госпожа с вуалью и горничная с зеркалом.

– Это, я полагаю, будет для вас интересно, – говорю я, когда оркестр несколько поутих. – Вы, если не ошибаюсь, еще не замужем?

Какое-то время Грейс наблюдает предбрачную церемонию. Потом, обернувшись к столу, бросает с тоскливым видом:

– Как глупо…

– Что? Брак?

– Нет. То, что в наши дни даже самое сокровенное превращается в жалкий фарс.

– Почему фарс? Красивое тело – это не фарс.

– Тело можно показывать и без свадебной фаты, – возражает женщина. Потом неожиданно, безо всякой связи, с каким-то ожесточением бросает: – Ненавижу Сеймура!

– Ненависть порой весьма двойственное чувство.

– Вполне искренне вам говорю: ненавижу его настоящей ненавистью.

– Возможно. Только чем я могу вам помочь? Застрелить его?

– Обезоружьте его, одурачьте, сделайте его смешным. Сеймур смешон! Голову бы отдала, только бы увидеть такое зрелище.

– Насколько мне известно, мужчин делают смешными преимущественно женщины. Так что вам и карты в руки.

– Это вовсе не женская игра. Не прикидывайтесь наивным. Я сегодня слышала часть вашего разговора.

– Невольно, конечно.

– Вольно или невольно, но слышала.

Она берет сигарету и с такой нервозностью щелкает зажигалкой, что при ее обычной невозмутимости это можно расценивать как психический срыв.

– Никак не выйду из-под наблюдения! – устало вздыхаю я. – Сперва датская полиция, потом Сеймур, а теперь – вы.

– Одурачьте его, Майкл, сделайте его смешным! – упорствует Грейс.

– Мне не совсем понятен смысл вашей терминологии.

– Возьмите деньги, которые он вам предлагает!

– Деньги никогда не предлагают просто так. Раз уж вы нас подслушивали, то должны знать, что Сеймур хочет получить взамен товар, которым я не располагаю.

– Но Уильям сразу не станет вас прижимать, я его знаю. Ему захочется купить вас не только долларами, но и своим поистине царским великодушием. Постарается связать вас нитью признательности. Вы получите все, что он вам обещал, и даже больше того. Он будет терпеливо ждать, пока вы сами не заговорите. Оставит вас в покое на неделю или на целый месяц. А мне потребуется всего лишь несколько часов, чтобы перебросить вас в какую-нибудь нейтральную страну, где Сеймур и обнаружить вас не сможет и тем более что-либо сделать.

– А вы что выиграете от этого? Свадебную фату?

– Брак вам не грозит, не бойтесь, – отвечает Грейс.

Я бросаю взгляд на эстраду: словно в подтверждение ее слов, невеста под вуалью, достаточно прозрачной, чтоб ничего не скрывать, удаляется от меня.

– Если хотите, я могу не надоедать вам и своей дружбой, – добавляет женщина, чтобы окончательно меня успокоить.

– Тогда мне не понятны мотивы вашей филантропии.

– Филантропия? Если бы вы только знали, до какой степени я жажду видеть, как этот «большой интеллект» сядет в лужу!

И во внезапном порыве долго сдерживаемого раздражения дама резким движением разбивает о край стола бокал.

Мы снова на пустынной улице. Звонкие ночные шаги. Мелодия старого шлягера. Идем медленно, и я рассеянно слушаю ровный голос Грейс, которая машинально покачивает в руке изящную сумочку…

– Первое время, когда я его отвергала, он с ума сходил по мне, а когда уступила, стала нежной, сбесился… Хотя прошло уже пять лет, он и теперь не желает, чтобы я отдавалась ему добровольно, он должен брать меня силой, и я должна затевать игру, сопротивляться, отталкивать его до тех пор, пока он грубо не овладеет мной; я должна создавать у него иллюзию, что он берет меня силой. Нормальное человеческое чувство приводит его в ярость. Любовь для него не просто влечение, а исступленная схватка животных; и если ты не животное, изображай себя животным… Впрочем, его все реже прельщает и эта игра…

– Может быть, он искал в вас воплощение своего идеала, а вы не оправдали его надежд…

– Очкарик на низких каблуках, ничего себе идеал… Когда Пигмалион – маньяк, Галатея может быть только карикатурой. Но я не Галатея и не желаю быть Галатеей! Я хочу быть тем, кто я есть на самом деле, понимаете?