Большая скука

Я не возражаю ему, поскольку в вопросах пола не столь силен, и мы какое-то время молчим, а машина тем временем лавирует в лабиринтах тесных улочек.

– Зачем вам понадобилось забираться в эту даль? – выражает удивление американец.

– Здесь намного дешевле.

– Впрочем, когда вы сняли свою новую квартиру, если это не секрет?

– В субботу.

– Значит, в субботу вы считали, что вам еще имеет смысл прикидываться скромным стипендиатом?

– Я и в этот раз не вижу надобности отвечать.

– В сущности, ваша версия насчет исследовательской работы в библиотеке в самом начале была не особенно убедительна, – продолжает Сеймур. Ему, специалисту, как видно, забавно анализировать просчеты своего коллеги.

Но я молчу, и он повторяет, чтоб меня подразнить:

– Ну, сознайтесь, Майкл, она была не очень убедительной.

– С превеликим удовольствием, но при условии, что и вы тоже кое в чем сознаетесь.

– В чем именно?

– Когда вы узнали, кто я такой?

– Как только вы сошли с поезда, – не задумываясь, отвечает мой собеседник.

– Вот поэтому моя версия показалась вам неубедительной.

– Вы правы, – кивает Уильям. – Такая неудача может постигнуть каждого.

И после непродолжительной паузы добавляет:

– У вас едва ли возникало подозрение, что эта неудача станет самой большой удачей в моей жизни.

– Вы сами видите, тут более чем скромно, – тихо говорю я, входя с гостем в мансарду и включая свет.

– А главное – не особенно чисто, – кивает Сеймур.

Задрав свой римский нос, он брезгливо вдыхает запах сырости и плесени.

– Самая отличительная черта вашего чердака – спертый воздух. Тут просто нечем дышать.

Я распахиваю окошко.

– Это несколько меняет дело, – говорит гость и сует нос в чердачное окно. – Все же я сниму пиджак.

– Чувствуйте себя как дома!

Сеймур достает из кармана сигареты, зажигалку и кладет на стол. Затем снимает пиджак и вешает на спинку старенького венского стула.

В мансарде и в самом деле очень душно, и теплый влажный воздух, проникающий через окошко, в сущности, ничего не меняет. Над городом низко нависли дождевые тучи, призрачно освещенные его мутным красноватым заревом.

Я тоже снимаю пиджак и приступаю к обязанностям хозяина, то есть распаковываю бутылки, приношу стаканы и графин воды, затем сажусь напротив гостя.

Сеймур наливает виски, столько же добавляет воды, отпивает глоток и с нескрываемой брезгливостью осматривает комнату. То ли это кислое выражение результат теплого виски, то ли реакция на убогую обстановку, трудно сказать, однако оно долго не сходит с лица гостя.

Впрочем, здешняя обстановка нисколько не лучше и не хуже, чем в любой другой запущенной мансарде: выцветшие, местами ободранные обои, потрескавшийся потолок с желтыми разводами в тех местах, где протекала крыша, дряхлая, вышедшая из употребления мебель, к тому же стойкий запах плесени.

– Как вам теперь известно, Майкл, я тоже некогда познал бедность и отлично понимаю, что некоторые люди вынуждены жить в таких норах. Но мне непонятно другое: почему в них соглашаются жить те, кто мог бы жить в иных условиях?

– Поймите, я не придаю этому особого значения. Мне не свойственно смотреть на окружающую действительность глазами эстета.

– Тут не до эстетства, речь идет об элементарной чистоплотности, – возражает американец и опять брезгливо морщит нос.

Затем он отпивает еще глоток виски – очевидно, с целью дезинфекции. Впрочем, кажется, что он даже глотка не отпил, а только пригубил. Тут я не удержался:

– Что-то больно робко вы начинаете предаваться пьянству.

– Сдержанно! – поправляет меня Сеймур. – Я не робкого десятка, но действую всегда осторожно, Майкл. Тактика или, если угодно, характер…

Перестав шарить глазами по мансарде, он останавливает взгляд на мне.

– Итак, какой же ответ?

– О чем вы?

– О том, что вы получили сегодня под вечер. Вы же не станете меня убеждать, что затеяли с моими людьми игру в прятки только ради того, чтобы опробовать мотор своей машины.

Он замолкает с явным намерением предоставить мне слово, только я, по крайней мере сейчас, не собираюсь высказываться.

– Еще в воскресенье вечером вы сообщили в Софию о моем предложении, Майкл. Это вполне понятно и нам хорошо известно. А сегодня вы получили инструкции по этому вопросу. Это нам тоже понятно и тоже известно. Так вот, я и спрашиваю, какие вам дали инструкции?

В тоне моего собеседника, внешне вполне дружелюбном, проскальзывают чуть заметные металлические нотки.

– Вы весьма вольно импровизируете, Уильям. Никаких инструкций я не получал.

– В таком случае я хочу знать ваш собственный ответ на мое предложение. Ответьте мне ясно и совершенно определенно: «да» или «нет».

– Нет.

– Значит, вам дано указание воздержаться, – кивает американец. – Тем лучше. Это возвращает нас на исходные позиции. Как будто мы начинаем все сначала. Так что ваше согласие теперь будет именно вашим согласием, а не согласием инстанций, стоящих у вас за спиной.

– Верно. В случае, если согласие будет дано.

Как бы пропустив эти слова мимо ушей, Сеймур смотрит на часы.

– Грейс что-то запаздывает, – говорю я и тоже смотрю на часы.