Большая Сплетня

— Слушай, а откуда возьмется сплетня? — спрашивает, торопливо дожевывая хлеб. — Ведь не бывает же ни с того ни с сего...

— Ты о чем? — удивляюсь я, как бы запамятовав вчерашний разговор. Как бы не заметив его утренней попытки, похожей на пытку. Потом вдруг догадываюсь: — Ты что, решился?

— А что мне остается делать?

Он — как четырехлетний малыш, который соглашается на укол в надежде на обещанное родителями мороженое.

Он действительно решился, он настроен воинственно. Лоб хмурится, глаза отливают балтийской сталью. На меня он не смотрит — как будто разговаривает сам с собой. Если вдруг начну его отговаривать — взъярится еще больше, попрет напролом, как лось через заросли. Даю задний ход, начинаю отговаривать.

— Слушай, я же говорила гипотетически!

— Ну и что?

— И вообще это какой-то левый журнал... Просто попался под руку!

— Какая разница? Метод-то верный?

— Ну... — тяну, играя неуверенностью в голосе. — Не зна-аю... Все-таки желтая пресса...

— Но исследования-то проводились?

Пожимаю плечами.

Он, закусив удила, мчится через заросли не разбирая дороги. Кусты так кусты, болото так болото. Смерть так смерть. Пан так пан, пропал так пропал...

— Когда ты мне рассказала об этих исследованиях, я сразу сообразил — это обязательно сработает... Они непременно клюнут, они станут ловиться на мою приманку как сумасшедшие! — Хохочет с натужной заразительностью. — Они поведутся как дети. Они поверят в вымысел — ведь они всегда верят в небылицы!

— А если не... — обрываю его.

— Плевать!

Да, или пан, или пропал. А что, если пан — это пропал?

— Есть чисто технические трудности, конечно... — Он расхаживает по комнате, подобравшись, как для прыжка. Точно готовясь к схватке со смертельным врагом — с безвестностью, третьесортностью, вторыми ролями. Он ноздрями чует запах грядущей крови, и этот аромат дурманит его. Пусть даже это аромат его собственной стылой крови. — Не понимаю только...

— Что?

— Как начнется сплетня, откуда она появится?

— Наверное, ее нужно запустить. — В моем голосе умелая неуверенность, которая не может уменьшить его отчаянную решимость, наоборот, она лишь подстегивает его. — А как — не знаю. Ума не приложу!

— А я придумал! — Его глаза загораются невыносимым энтузиазмом. — Я расскажу Попику. Или Терехину. Те передадут Фирозову, а уж он-то донесет сплетню наверх, до Железной Леди.

— А если Попик не поверит?

— Что? — Он с негодованием смотрит на меня. — Попик поверит мне, даже если я скажу, что он мой родной отец, оставивший меня во младенчестве.

— А Терехин? А Фирозов? И Железная Леди не поверит... Никто не поверит!

— Почему?

— Потому что Большую Сплетню нужно кормить, — нравоучительно замечаю я. — Она живая, пока питается неопровержимыми доказательствами — ей нужно хоть изредка бросать горсточку крупки, питательный комбикорм. Потом уже, когда сплетня разрастется, войдет в тело, нальется соком, она сама начнет продуцировать доказательства. А поначалу — нет, и не надейся! Ее нужно подпитывать фактами. Фактами, фактами и только фактами. Пусть, к примеру, дядюшка-миллионер осыплет тебя дождем из долларов, после чего ты выкинешь какую-нибудь невообразимую финансовую глупость: например, на глазах у Губасовой подаришь нищему сто долларов. При виде такого мотовства Люся захлебнется от жадности и немедленно разнесет весть о случившемся по всем странам и континентам.

— Что, нищему сто долларов?! — слабо протестует он. — За вычетом денег за квартиру это четверть моей зарплаты! Я еще не сошел с ума!

— Тогда ты должен купить какую-нибудь совершеннейшую ерунду... Например, статую для бассейна — бассейна, которого у тебя нет и никогда не будет.

— Почему это не будет! — протестует он.

Не обращаю внимания на его возражение. Вдохновенно вещаю:

— Или, например, слетать в Африку на выходные (но только необходимое условие — со свидетелем!) и привезти оттуда чучело тигра. Или живую макаку, которая, будучи принесенной в контору, сделает лужу на столе и расцарапает Фирозову лысину.

Он обдумывает мои слова. Однако дядюшки-миллионера нет, и денег на макаку тоже, к сожалению, нет...

— А если у тебя закрутится роман с поп-звездой, — продолжаю авторитетно, — тут без желтой прессы не обойтись... Кстати, технически это не так уж сложно. Через заслон охраны пробиться к звездному телу эстрадной дивы, попасть под вспышки фоторепортеров! А потом... Как бы случайно оставить газету на столе разворотом кверху, смутиться на заданный прямо вопрос, неумело перевести разговор на другую тему — и сплетня готова!

Он молчит. Прикидывает шансы.

— С президентом будет еще сложнее! — предупреждаю я. — И фотографию раздобыть трудновато, и доказательств минимум миниморум. Так что рекомендую поп-звезду!

— Обойдусь без твоих рекомендаций!

Ради бога! А кто напрашивается?

Игорь молчит, сосредоточенно меряя шагами комнату. Взвешивает истинность сказанных слов на внутренних, интуитивных весах. Однако в его голове звучит докучливый, неотвязный рефрен «или пан, или пропал».

Если «пропал» — он об этом не думает. Ему духовно близок «пан».

Наконец он роняет: