А тут молодые растущие мужские организмы. Мне становится их очень жаль. Дешёвый, тяжёлый и грязный труд на холоде и сквозняке. В то же время ювелирный: нельзя ошибиться на миллиметр. И это, когда их обезьяноподобные сверстники-тунеядцы в столицах ловят кайф и давят пешеходов на мазерати и лексусах. Напрасно я не разрешила им материться.
Но они там, слышно, вполголоса яростно переругиваются, огрызаются. Что-то у них там не ладится. Растёт градус напряжённости. Ещё бы: не обедавши…
Звоню знакомой: «У тебя они тоже не обедали?» — «Да, я их пожалела: сварила быстренько суп с тушёнкой». Мне на кухню, чтобы сварить суп, не пройти — они как раз там задрали оконные косяки, пыль столбом.
Я быстрой ногой — в «Горячий хлеб» на углу. Две буханки чёрного и белого, батон «чайной» колбасы, две пачки сливочного масла. Вскипятила чайник, бухнула всё на постелённую газетку на столе, включая банку растворимого кофе и сахарницу. «Ешьте, ребята!» Через пять минут стол был чист, даже крошки подобраны.
Вечером, серые от усталости, пыли и голода (моя перекуска не в счёт), они вытаскивали мешки с мусором. Я набрала фирму, директору:
— Вы знаете, как в старину нанимали работников? Давали им есть. Кто больше и быстрее съест — того брали: значит, и работать будет много и сноровисто.
— Это вы к чему? — насторожился директор.
— К тому, что какие они у вас работники — голодные? Сделают тяп-ляп на пустой желудок. В мыслях не работа, а, извините, пожрать. Вы хоть интересуйтесь, обедают они или нет.
— Я не понял, детский сад какой-то… Обеды. Вас не устраивает качество выполнения? Пишите претензию.
Я положила трубку. Мы говорили на разных языках. Такой владелец никогда не даст фирме свою фамилию. Не возьмёт ответственность.
Последние сто лет выхолостили, обезличили труд. Вместо «лучшия в мире галош от Мюнделя (безусловное ручательство за высшую прочность)» — «Резинотрест» и «Скороход». Вместо «свежия и отборныя» овсяной крупы из конторы Кирьпикова и чаёв со складов Спорова — «Моссельпром»…
А пластиковые окна у нас очень скоро горько «заплакали». Гарантийный мастер тут же нашёл огрехи в монтаже. Эх, надо было кормить не сухомяткой, а варить суп.
Моя уехавшая за границу подруга тоскует по русской бурной, грозной и грязной, безалаберной и безбашенной весне. Там, говорит, и весна какая-то ненастоящая, скороспелка. Ляжешь вечером: зима, снег. Откроешь глаза утром: травка, лето. И всюду квадратиками: газон-асфальт, асфальт-газон. В глазах рябит. Всё ухоженное, чистенькое, игрушечное. Аж тошно.
— Ну да, — подхватила я. — Где милые нашему взору покосившиеся заборы, бурьяны, заплатки?.. А ещё у нас, забыла, весной ступить некуда? — напомнила я. — Чего только не вытаивает: окурки, бутылки, пластик, презервативы, какашки…
— О да! — мечтательно, счастливо подхватила она, — бумажки, какашки… И дворник тётя Валя бельевыми щипцами выковыривает мусор… Если б ты знала, как мне этого не хватает.
— Ты издеваешься?! — усомнилась я. — А миргородская лужа возле твоего дома, забыла? Ливнёвка вечно замусорена, забита — коммунальщики не чистят. Целый океан плещется, пройти невозможно. Помнишь, ты с ЖЭКом за ту лужу воевала?
— Ага! — восторженно, влюблённо подхватывает она. — А утром та лужа промерзала до дна… Идёшь — ледок под каблучками на весь двор звонко, степклянно: хрусть-хрусть. И эхо от шагов отдаётся в сонных многоэтажках. А невидимая синичка: «Пинь-пинь!»
Голос дрожит, в трубке всхлипы и сморкание. Телефон отключается. Ну, хоть кто-то ностальгирует по нашему ЖКХ!
Ремейки
Ну вот, остались позади, пронеслись, отшумели новогодние праздники. Отбабахали петардами и пробками от шампанского, отзвенели бокалами, отшуршали хвоёй и гирляндами, откричали тостами и застольными песнями, отстучали ножами, отзвенели вилками с холодцом и пельменями.
Все домашние события в эти дни разворачивались под непрерывный бубнёж включённого телевизора. Новый год уже и не Новый год без телевизионного фона: его то прибавляют, то приглушают, в зависимости от обстоятельств.
А то с криком: «На пятом „Соломенная шляпка“ идёт! Обожаю „Соломенную шляпку“!» — переключают канал под протестующие вопли молодого поколения: «Фу, сколько можно смотреть такой отстой?!»
Это для них отстой, а в нас десятки воспоминаний детства взметнутся, всколыхнутся… Дайте мне, наконец, поностальгировать и окунуться в детство и юность: разве не для этого существует Новый Год?
Новый Год уже и не представить без Иронии судьбы, Служебного романа, Кавказской пленницы, Ивана Васильевича, Джентльменов, очкастого недотёпы Шурика, Труса, Балебеса и Бывалого. И, увы, с некоторых пор — без ремейков этих фильмов.
Любимые оригиналы, сто раз виденные, я смотрю одним глазком, пока хлопочу на кухне. Ничего не попишешь: традиция, ритуал — не нами заведено.