Большая судьба

Гневный протест против эксплуататоров сливенский ткач вкладывал в слова песни, которая стала «Марсельезой» его классовых битв:

На каторге тяжкой ночью и днем

На кровопийца мы спину гнем.
Спешит челнок, гремит станок,
Терпенью нашему вышел срок!

Буржуазия, мы саван твой ткем.

В него мы свой гнев и проклятье вплетем.
В бою кровавом и правом
Мы ткем твой саван!

Рабочий Сливен становится оплотом Коммунистической партии. В 1901 году он избирает депутатом в парламент Георгия Киркова, ближайшего соратника Димитра Благоева. Здесь проходят два съезда партии. С 1911 года до фашистского переворота в 1923 году коммунисты держат в Сливене в своих руках городское управление. В Сливене обосновывается и действует окружной комитет партии — политический штаб, организующий и возглавляющий стачечную борьбу, а в период второй мировой войны — партизанское движение края.

* * *

Шоссейная дорога, следуя извилинам и петлям реки, поднимается в гору. По обеим сторонам встают отвесные стены ущелья, на которых каким-то чудом растут дубки и грабы, низкорослые и тощие, затратившие всю свою жизненную силу, чтобы пробуравить корнями камень и устоять.

Вместе с секретарем городского комитета партии Иваном Штиляновым я еду на текстильный комбинат имени Георгия Димитрова, самое крупное сливенское предприятие. Штилянов, плотный болгарин средних лет, с голубыми глазами и белой, как осенний ковыль, шевелюрой, — потомственный ткач.

— Это дорога трех поколений моей фамилии, — вскидывая шевелюру, говорит секретарь горкома. — Впрочем, сама-то дорога имела другой вид. Шоссе вымостили лишь после победы народной власти. Была тут горная тропа, на которой не один человек сломал себе голову. Средствами передвижения хозяева не обеспечивали. В весеннюю распутицу, когда речка выходила из берегов, рабочие пробирались к фабрике по колено в воде. Но еще страшнее была осень. Дорогу покрывал ледяной наст. Приходилось снимать царвули и мерить пять километров в чулках. А ветер тут, что в вытяжной трубе! Свирепый, студеный, он пронизывал до костей!..

Навстречу нам чуть ли не поминутно спускаются, резко тормозя на поворотах, «зилы» и «татры», доверху груженные тюками. Шоссе представляется широким полотнищем громадного конвейера, на который укладывают свою продукцию разместившиеся по всему его протяжению фабрики.

Ущелье расступается, образуя просторную площадку. По правому и левому берегам реки встают корпуса комбината. У его ворот и за оградой несколько десятков юношей и девушек роют кирками и лопатами лунки, закладывают саженцы акаций и березок, черенки тополей…

— Молодые ткачи задумали создать вокруг комбината зеленый массив, — объясняет Иван Штилянов. — Турки, а за ними фашисты сводили леса. Потому что из-за каждого куста им грозила смерть: пуля гайдука, граната партизана. Теперь народ восстанавливает свои зеленые богатства, украшает природу и жизнь!..

Здороваясь с молодыми людьми, секретарь горкома называет их по именам. Видимо, они частенько встречаются. Вот он останавливается возле чернявой девушки в белой косынке.

— В пятницу, Иванка, бюро горкома. Твое заявление о приеме в кандидаты партии разбирать будем. Как у тебя с нормой, не снизила?..

— Сто десять процентов, — зарделась девушка.

— Молодцом! И насчет теории, смотри не подкачай! Мы с таких, как ты, ткачей со средним образованием, строго спрашиваем!..

— Будьте уверены, товарищ Штилянов!

* * *

Длинный пролет цеха залит половодьем весеннего солнца. Гулкий стук сотен станков, вырываясь из раскрытых окон, гаснет в рокоте горной реки. Непривычное ухо плохо разбирает людскую речь. Но ткачам производственная «симфония» не мешает слышать даже шепот.

Едва уловимо, со скоростью стрелы скользит челнок, и неприметно оборачивается товарный навой, на который миллиметр за миллиметром наматывается рулон тонкой шерстяной ткани.

В цехе к нам присоединяется секретарь партийного комитета комбината Иван Бахов, худощавый, подвижной человек.

— Значит, товарищ Штилянов, решил лично произвести проверку на нашем комбинате? — интересуется он.

— Бюро поручило!

— Что же, хорошо. Мы всегда рады дорогому гостю, хотя гость иногда и подсыпает хозяевам жару!

— Хлеб-соль ешь, а правду-матку режь! На том стоит наша народная власть. Но, если мне не изменяет память, на прошлом бюро Иван Бахов критиковал Ивана Штилянова!

— Не все же одному Ивану устраивать горячую ванну! — сострил Бахов. — Хлеб, то есть похвалу, и соль, критику, нужно распределять равномерно.

— Ты перед иностранным гостем такую гнилую теорийку проповедуешь?!

— Да какой же это, дьявол меня возьми, иностранец, когда он настоящий, доподлинный братушка! И роль критики снизу ему, конечно, известна!

— Сдаюсь, убедил!.. Кстати, чтобы не забыть, в пятницу твоих ткачей принимать в партию будем. Прошу пожаловать. А вопрос о соревновании готовим к следующему заседанию бюро.

— Добре!