Большая судьба

Аносов сильно встревожился. Смешанное чувство овладело им: он был рад, что его докладная записка обратила на себя внимание, и в то же время огорчен тем, что едет не горный инженер, а сенатор, который вряд ли что-нибудь смыслит в горном деле.

Начальник Алтайских горных заводов поспешил в Омск навстречу важному гостю. В тесном возке, загроможденном чемоданами, в которых хранились образцы руд, коллекции и дорожная постель с бельем, Аносов в сопровождении адъютанта отправился по сибирскому тракту. За Томью-рекой бушевали бураны, они перемели дороги, завалили почтовые станки, надрывали душу диким воем. Еще сильнее неистовствовали метели в Барабинской степи. Кони выбивались из сил, возок проваливался в снежные трясины, приходилось подолгу возиться, чтобы выбраться на верный путь. Всю дорогу Павел Петрович сидел в раздумье. Адъютант много раз пытался вызвать его на разговор, но Аносов отмалчивался. Где-то в глубине его души таилось сомнение в успехе поездки. На почтовых станках начальник горных заводов отогревался у камелька и охотно вел беседы с обозниками.

Под Колыванью из мглистого снежного вихря навстречу Аносову выбрела партия ссыльных. Гремя цепями, в рваной одежде, они шли под вой метели. За ними тащились сани, в которых, еле прикрытые соломой, сидели изможденные женщины с грудными младенцами на руках. При виде возка, запряженного в тройку серых, седоусый унтер закричал арестантам:

- С дороги! С дороги, сукины дети!

Посиневшие, дрожащие от холода, утопая в сугробах, они угрюмо отошли в сторону. И долго-долго не мог Павел Петрович забыть ни их скорбных лиц, ни укоризненных взоров.

- Зачем это унтер сделал? - огорченно спросил он.

- Так надо, ваше превосходительство! Это же ссыльные! пренебрежительно ответил адъютант.

- Но это жестоко! Это же люди! - сердито крикнул Аносов, но рев бурана заглушил его голос.

Со степных всхолмленных просторов, словно в океане в неистовую бурю, высоченными валами двигались седые снежные заносы. Вздыбленные подвижные сугробы дымились и хоронили всё встречное на пути. Пронизывал леденящий северный ветер. Колючий снег забивался в кибитку, слепил глаза. Кругом гудело, стонало. Сизые тучи, словно клубы порохового дыма, тянулись над холмами. Кони, выбиваясь из сил, еле тащились вперед. Адъютант испуганно посмотрел на Аносова:

- Ваше превосходительство, не прикажете ли переждать эту бурю на почтовом станке?

- Нет, мы будем отдыхать только в Колывани!* - отозвался Павел Петрович.

_______________

* К о л ы в а н ь - сибирский город, бывший одно время центром

Колыванской губернии (не следует смешивать с алтайской Горной

Колыванью.)

Кони с трудом дотянули до станции. В избе повис густой пар от жаркого дыхания. На полатях, на скамьях, на печи и на полу - всюду, где можно приютить усталое человеческое тело, лежали люди. Аносову очистили место в углу у печи. Благодетельное тепло пронизало его. Сладкая дремота овладела им, и он, сидя, крепко уснул...

Когда Аносов проснулся и приоткрыл глаза, кто-то скорбно жаловался:

- По всему Томскому тракту летом сибирская язва прошла. Сколько пало скота! Сейчас по всей Барабинской степи смерть гуляет.

- Страсти какие! - отозвался грудной женский голос. - Народ-то от голода так и мрёт...

Мужичонка в сером латаном полушубке поскреб затылок и горько сказал:

- Это верно, и чума и мор для простого человека - страсти, но ничто так не приносит горя, как барская неволя. Она, братцы, страшнее чумы, мора и всякой напасти!

Плечистый ямщик, блеснув белыми зубами, перебил мужичонку:

- Ты, брат, расейский, по лаптям догадываюсь. Не стреляна птица, гляди, тишь-ко! Тут на станке народ всякий да и дорожка гулевая рядом. Аль желаешь пройтись по ней с браслетками?

- Молчу, коли так, - согласился тот. - А байки сказывать тут можно?

- Сказку послушать любо. Рассказывай, горюн, пока барин спит!

Прохожий подсел к столу, к нему потеснились проезжие мужики. Аносов, склонив голову, сделал вид, что снова задремал.

Мужичонка прищурил глаза и начал тихим голосом: