Большая судьба

— Хлопотунья ты моя, хлопотунья, ну какие у меня могут быть секреты? — вырвалось у него. — Да и горю моему ты не поможешь. Мне для опыта алмаз нужен, а где его достать?

— Только и всего? — укоризненно покачала она головой. — Почему же не сказал мне, я давно достала бы алмаз!

Он притянул ее к себе и ласково обнял:

— Где же ты нашла алмазные копи?

— Сейчас! — Татьяна Васильевна поднялась и вышла в свою комнату. Через минуту она вернулась и выложила перед ним свои алмазные серьги.

— И тебе не жалко? — пытливо посмотрел Павел Петрович.

— Нисколько! Бери.

Сияющий, он смотрел на жену и не мог надивиться.

— Так вот ты какая у меня! Ради моего дела не пожалела и дорогого…

Она опустила глаза; сердце ее сильно и радостно колотилось…

Аносов решил приберечь алмаз. Сейчас он думал уже о другом:

«Алмаз — хорошо, но ведь его нужно много. А что если ввести графит?» — И он решил попытать счастья.

Стояло серенькое холодное утро, когда он после выздоровления вошел в цех, осмотрел тигли и спросил Швецова:

— Скажи мне, где можно раздобыть графит?

Литейщик подумал и ответил:

— Фунта два у нас наберется. Поискать только да очистить… Сказывал дед Евлашка, что есть графитные окатыши где-то под Златоустом…

Вместе со Швецовым Аносов обыскал кладовую и нашел грудочку графитных галек с большими прослойками колчедана.

— Негож! — определил Аносов. — Но где же достать другой?

Они засели за очистку графита и к вечеру поставили новый опыт. Аносов неторопливо опустил в тигель пять фунтов железа и полфунта графита. Пламя в печи излучало жар. Павел Петрович внимательно регулировал ход плавки в печи. Было далеко за полночь, когда сплав был готов. Плавка продолжалась два часа. Медленно текло время. Усталые и закопченные, инженер и литейщик ждали охлаждения тигля. За окном засинел поздний рассвет, когда испытание подошло к концу. Павел Петрович вдруг оживился и крикнул Швецову:

— Смотри, смотри! Что же это?

Старик взглянул на кованец для клинка и весь засиял.

— Булат! — закричал он. — Наш… свой, русский булат!

Аносов не мог оторвать взора от чудесных узоров.

— Вот она — отрада сердцу! — Швецов, как садовник, бережно держал драгоценный сплав — плод тяжелого, но вдохновенного труда, и большая радость просилась в душу.

Четким и убористым почерком занес Аносов в журнал опытов взволнованные строки:

«Плавка производилась без крышки. По охлаждении тигля металл казался несовершенно расплавленным: ибо на сплавке видны были формы кусков железа, между коими заключался графит. Но сплавок удобно проковался. При ковке заметен запах серы, в нижнем конце обнаружились узоры настоящего хорасана. От нижнего конца вытянут кованец для клинка; при ковке употреблено старание к сохранению узора. Таким образом получен новый первый клинок настоящего булата…»

Захлопнув журнал, Павел Петрович поспешил домой. Татьяна Васильевна удивленно посмотрела на мужа.

— Что случилось? Приятное? Неужели удача? — она тормошила его, умоляюще смотрела в глаза.

Аносов бережно обнял жену.

— Милая моя, — с нежностью сказал он. — Мечта исполнилась! Мы только что выплавили первый булат! Впереди еще много работы, но…

Глаза Татьяны Васильевны вспыхнули, она встрепенулась вся, не дала мужу договорить.

— Павлушенька, ой, как я рада! Счастлива! И нисколько не сержусь на тебя, что ты сейчас радуешься больше, нежели при вести о первенце-сыне!

— Милая, терпеливая моя! Спасибо тебе за доброе слово. Я уже вижу счастливый берег. Может быть, скоро конец нашему великому плаванию…

— Вот и хорошо, а пока идем завтракать.

— И вправду, покорми, родная, а то мне в Миасс ехать, на золотые прииски…

Вскоре послышался колокольчик.

— Вот и кони! — сказал Аносов и стал собираться в дорогу…

Он вернулся на завод только через три дня и, не заглянув в кабинет, отправился прямо в цех. Швецов «колдовал» над очередной плавкой с графитом. Павел Петрович подоспел во-время. Он взял в руку слиток и обрадовался: узоры в нижней половине его были лучше, чем при первом опыте с графитом.

Срочно изготовили булатный клинок, и узоры на нем оказались ровнее. Успех окрылил литейщиков. Аносов при плавке стал применять разнообразные технологические режимы, но казалось, что весь успех пошел насмарку: происходили самые неожиданные явления. Снова пришло тяжелое раздумье. Поздно вечером дома Аносов пересмотрел свои ранние записи. Он чувствовал, что стоял на грани тайны, а теперь снова отброшен назад.

Инженер долго сидел в кресле, о чем-то раздумывая, мучительно морща лоб, стараясь найти разгадку. Охваченный беспокойством, он по старой привычке потянулся к дневнику и записал:

«Уже первый опыт увенчался большим успехом, нежели все предшествующие. Результаты повторенных несколько раз опытов с тем же графитом оказались сходными. Вся разность заключалась в незначительном изменении грунта и формы узоров, большей частью средней величины. Но этот успех был непродолжителен: с переменой графита или металл не плавился, или не ковался, или, наконец, терялись в нем узоры…»

Свет от лампы ровно разливался по кабинету. В доме все уснули. За окнами — тьма. А думы не уходят, терзают.