— Грустно, — тихо обронила жена. — Но что же ты можешь поделать?.. Нужно хоть внешне смириться…
Барабанная дробь не прекращалась. Позади барабанщика стояла группа офицеров и горных инженеров, а среди них Глинка. Генерала нисколько не трогали страдания истязаемого. А вопль становился всё пронзительнее. Спина работного покрылась рубцами, из которых сочилась кровь.
Первый барабанщик смолк, как только осужденного довели до середины «зеленой улицы», и сразу же на другом конце забил частую дробь другой.
Силы быстро оставляли наказываемого. Его уже тащили, и он больше не кричал. Когда хожалые провели его обратно вдоль шеренги, спина осужденного представляла сплошную кровавую рану.
Швецов стоял в толпе, закусив губы.
«Эх, загубят бедолагу! — жалостливо думал он. — А ведь он и вправду соскучал по семье. Велик грех, подумаешь!»
Старик взглянул на окружающих. Толпа замерла в безмолвии. Гнетущее чувство страха, жалости и немого возмущения написано было на лицах невольных зрителей. Заводские жёнки украдкой утирали слёзы. Рядом с литейщиком тяжело вздохнул Иванко Бушуев.
— За пустяк кровянят человека! — выдавил он сквозь зубы, и по выражению его глаз угадывалась жгучая ненависть к палачам.
А несчастного всё еще волокли между солдатскими рядами. Наконец он упал. Тогда по сигналу офицера к нему подкатили тачку, уложили в нее изуродованное тело и снова повезли вдоль шеренги, чтобы отпустить положенное число ударов.
— Должно быть, убьют, ироды. Страшно-то как! — со вздохом прошептал Швецов. — И как только терпит Петрович такое варварство?
Иванко взглянул на литейщика и шёпотом сказал:
— Не видишь разве? Ушел. Разругался с генералом!
Тачка внезапно остановилась среди шеренги. К ней поторопился толстячок в военной форме.
— Лекарь бежит. Здорово уходили бедолагу! — укоризненно обронил старик.
Раздалась команда. Солдаты, сложив на воз растрепанные шпицрутены, строились повзводно. Подъехала подвода, на нее бросили истерзанное тело и повезли.
— В госпиталь, стало быть. А потом свое доберут! — пояснил Иванко Бушуев.
Генерал сел в коляску и в сопровождении адъютанта покинул площадь.
— На обед, значит, уехал! — с укоризной вымолвил Швецов и предложил граверу: — Ну и мы, Иванко, пошли.
Они обогнули площадь и углубились в узкие улочки, раскиданные по склонам гор…
Глинка тем временем появился в квартире Аносова. Он уже забыл об экзекуции и, завидев молодую хозяйку дома, приятно улыбался.
— Я и не знал, что у вас жена красавица! — обратился он к Аносову, оправляя усы. Однако Татьяна Васильевна оставалась равнодушной к комплиментам генерала. Всегда гостеприимная, она на этот раз вела себя учтиво, но сдержанно.
Не замечая холодности хозяйки, Глинка уселся за накрытый стол. Поглядывая на графины и закуски, он от удовольствия потирал руки.
— Право, недурно! Отлично даже! — Взглянув на Аносова, он заботливо спросил: — А вы и в самом деле больны? Лечиться надо, лечиться. Господа, обратился он к гостям — горным чинам. — Не пора ли нам приложиться?
Ему услужливо налили бокал. Генерал крякнул и с удовольствием опрокинул содержимое в широко раскрытый рот. После выпивки высокий гость сразу же набросился на яства. Он ел, широко расставив локти и громко чавкая.
«И это свитский генерал!» — с омерзением подумала Татьяна Васильевна.
После возлияний гости оживились и попросили Глинку:
— Ваше превосходительство, расскажите что-нибудь о столице…
— Кхе… кхе… — густо прокашлялся генерал. — Господа, не будь я Глинка, если не сломаю этого штафирку… хм… хм… Огарева.
Аносов понял, что речь идет о пермском гражданском губернаторе Илье Ивановиче Огареве. Между ним и начальником Уральского хребта шла непримиримая война.
— Представьте себе, господа, — раскатился по столовой бас Глинки. Однажды наши возки встретились на узкой дороге. Кругом глубокие сугробы. Не весьма приятно зимой нырять в снег. Кто же должен уступить дорогу? Как вы думаете? Сижу и слушаю: ямщики ругаются, кони стали. И тут господин Огарев не утерпел, высунулся из возка и сердито закричал: «Эй, кто там? Посторонись, губернатор едет!». Подумайте, господа, что за персона! — в голосе рассказчика прозвучала ирония. — А я, — продолжал Глинка, — откинул меховой воротник, да как рявкну: «Дорогу! Уральский хребет скачет!». И что вы думаете, испугался важный губернатор, приказал кучеру своротить в сугроб и тихо, скромно сидел в возке, пока я проезжал мимо! Каково?..
«Вот чем потешаются!» — недовольно оглядел гостей Аносов. Те в угоду генералу льстиво хихикали.
— Впрочем, не будем об этом… Пододвиньте мне, господа, осетра! попросил Глинка и стал насыщаться. Но через минуту он вдруг фыркнул и захохотал.