Большая судьба

Жили немцы в Златоусте привольно, а мастера были средней руки и занимались пустяками: делали столовые ножи с роговыми черенками, перочинные ножички. Обходилась их работа баснословно дорого. По договору иностранцы обязывались обучать своему искусству русских рабочих, но они упорно скрывали секреты мастерства.

Глава вторая ЧИНОВНИК ДЛЯ РАЗНЫХ ПОРУЧЕНИЙ

Немецких мастеров из Золингена и Клингенталя в Златоусте шумно встретили их соотечественники. Они с радушием гостеприимных хозяев старались залучить к себе земляков, чтобы всласть поговорить о фатерланде. Никто из них не обратил внимания на невысокого молодого шихтмейстера, одетого в порыжелую шинель. Аносова предоставили самому себе. Только один Петер Каймер сочувственно подмигнул ему и сказал на прощанье:

— Ты скоро здесь увидишь мое настоящее дело. О, Петер Каймер есть великий литейщик! Эльза, пожелай молодому человеку радостной жизни!

Девушка вспыхнула и, сверкнув голубыми глазами, сказала Аносову:

— Когда мы будем на квартир, прошу вас в гости!

— Это хорошо! — одобрил Каймер и, весело пересмеиваясь с толпой соотечественников, ушел на Большую Немецкую улицу.

Аносов неторопливо выбрался из возка, извлек из него небольшой потертый баульчик и зорко огляделся. Перед заводом простиралась обширная пустынная площадь. У входа в дирекцию — полосатая будка, рядом шагает седоусый ветеран-солдат с ружьем на плече.

«Куда же пойти?» — соображал шихтмейстер и решил отправиться прямо к директору оружейной фабрики. У ворот он встретил высокого седобородого кержака в дубленом полушубке и спросил его:

— Скажи, отец, как пройти к директору, господину Эверсману?

Старик поднял на прибывшего серые строгие глаза, внимательно оглядел его и ответил:

— Припоздали, сударь. Был да весь вышел господин Эверсман. Уволили его, батюшка; директором тут ноне господин Фурман. А пройти извольте, сударь, вон туда, — указал он на массивную дубовую дверь с медными начищенными скобами. Оглянувшись, он тихо спросил: — С немчинами, стало быть, приехали? Издалека?

— Из самого Санкт-Петербурга прибыл работать. Будем знакомы: Аносов Павел Петрович! — он протянул старику руку и спросил: — Кто такой, где, отец, работаешь?

Кержак опешил от простоты обращения: по виду приезжий как бы и чиновник, а не зазнайка. Он неуверенно взял протянутую шихтмейстером руку и неловко пожал ее.

— Николай Швецов — здешний литейщик. А сам кто будете? — он пристально посмотрел на приезжего.

— Шихтмейстер Аносов. Буду работать здесь. Литьем интересуюсь, сдержанно отозвался Павел Петрович.

— Это хорошо, — обрадовался старик. — Только, по совести скажу, трудненько тебе будет робить здесь! Ой, трудненько! Тут всё больше иноземцы и не любят нашего брата, русского…

Румяный от холодка, Аносов уверенно посмотрел на литейщика.

— Ну, это ты, отец, напрасно. Не один я здесь. Ты, отец, да я — вот уже нас и двое. Не пропадем! — весело сказал он. — Металл хорошо плавить умеешь, старина?

— Умею, да не искусник, до большого умельства не дошел. Дойду ли я, один бог знает! Железо, приметь, батюшка, металл самый первый, мудрый металл. Плавишь одно, а начнешь в ход пускать, смотришь, разное поделье из него. Вот шинное, а вот брусковое, а то полосовое иль прутковое получишь, смотря по надобности. Тут и ствол для фузеи, и клинок для сабельки, и полозья для саней, и ось тележная, и подкова коню, и ножик. Выходит, батюшка, железо в хозяйстве дороже всего!

Шихтмейстер внимательно слушал литейщика, и тот всё больше начинал ему нравиться. И ласка, с какой он говорил о металлах, и скромность его всё сразу пришлось по душе Аносову. Так мог говорить человек, только по-настоящему любящий свое мастерство.

— Так неужто и знатоков тут нет? — посерьезнев, спросил Аносов.

— Есть, милый человек, да развернуться не дают русскому человеку! огорченно сказал старик. — У нас иноземец — всему голова. Урал — золотое донышко, да не для нас! Поживешь, сам увидишь! — уклончиво закончил кержак, снял войлочную шапку и поклонился: — Прощай, батюшка, поди ждут…

Аносов вошел в большую приемную с белыми каменными сводами. Унылый, желчный писец поднялся из-за стола навстречу ему:

— Кто такой, сударь?

— Шихтмейстер Аносов, присланный департаментом для прохождения службы.

Канцелярист не торопился; он с пренебрежением оглядел измятую шинель Павла Петровича и сухо предложил:

— Извольте раздеться, сударь, а баул здесь оставьте!

Аносов снял шинель, обдернул мундирчик и стал ждать вызова. За массивными дверями стояла гнетущая тишина. В приемной размеренно тикали часы. Время тянулось медленно.

За окном сгущались сумерки, когда шихтмейстера впустили в громадный мрачный кабинет директора. За черным дубовым столом в кожаном кресле восседал затянутый в мундир обер-бергмейстера надменный чиновник с тяжелым взглядом. Он не поднялся и не протянул руки Аносову. Чуть склонив голову, сказал заученным тоном:

— Вам очень трудно будет здесь работать. Надобны опыт и знание, а вы только что со школьной скамьи; я, право, не знаю, что вам поручить.