Большая судьба

В свободный воскресный день практикант отправился к литейщику. Он долго блуждал по улочке, круто убегавшей под гору к речке Громатухе. Наконец нашел серый от непогод и времени домишко, обнесенный высоким плотным забором. Глухо и безлюдно было в этом кержацком конце городка. «Замкнуто живут люди!» — подумал Аносов и осторожно постучал в калитку. Послышались легкие шаги, загремел запор, и дверь со скрипом распахнулась.

Аносов от неожиданности зарделся: перед ним стояла высокая и стройная девушка с русыми косами.

— Что же стали, проходите, батюшка давно поджидает вас! — приятным певучим голосом позвала она, повернулась и легкой походкой пошла впереди юноши.

— Сюда, вот сюда! Тут в сенцах приступочки, не расшибитесь! — с улыбкой приглашала она гостя.

Сколько чистой прелести было в ее ласковой улыбке, в блеске крепких и ровных зубов!

Аносову хотелось перемолвиться с ней приятным словцом, но от смущения он растерялся.

Девушка провела гостя в переднюю горенку и, показывая на дверь, предложила:

— Заходите, батюшка здесь!

Так же внезапно, как и появилась, кержачка быстро исчезла в соседней клетушке за чистой холщовой занавеской. Аносов открыл дверь и остановился на пороге. В глубине комнаты за тесовым столом сидел Швецов. Перед ним лежала раскрытая библия. Острые серые глаза литейщика выжидательно посмотрели на Аносова.

— Что же остановился? Входи, Павел Петрович, да садись! — ласково пригласил он, показывая на скамью рядом с собой.

Аносов уселся и невольно оглядел горенку. Маленькая, уютная, она сверкала чистотой. Всё выглядело по-кержацки домовито. Кругом, вдоль стен, грузные сундуки. В углу мигал огонек лампады. На широких выскобленных скамьях стояли ящики с кусками руды, сплавов, железных брусков.

— Вот в древних писаниях отыскиваю потерянное, — с грустью сказал старик. — Библия — самая старинная книга, и много в ней написано о крови человеческой. Пастух Давид отрубил голову Голиафу. Из чего изготовлен был этот меч? По складам разбираюсь, всё доискиваюсь до потребного. Холодное оружие на Востоке — непревзойденное! Но как рождали металл для клинков, вот любо знать! Доискиваюсь! Много умного в сей книжице, да немало и непроглядного тумана. Ох, Павел Петрович, милый ты мой, по глазам вижу, и ты тоскуешь по настоящему делу!

Аносов залюбовался благообразным стариком. Глаза его засветились теплом, когда он сказал:

— Нам бы с тобой, отец, отыскать такой сплав, чтобы сковать меч-кладенец и вручить его русскому богатырю: «На, круши супостатов отчизны!». Но где же подлинное мастерство? За семью дверями, за десятью замками упрятано. А добыть его надо! Вот расскажи, отец, о своих плавках.

— Да что рассказывать! — отмахнулся литейщик. — Сам хожу словно в потемках!

— Надо нам из потемок выходить, отец! — решительно сказал Аносов. Нужно во что бы то ни стало добыть чудесный сплав. Тогда перед своей совестью можно будет сказать, что не напрасно мы ходили по земле!

— Вот, вот, это правильное слово! — охотно согласился старик. Главное, милок, в том, чтобы радость в мастерстве обрести! — Швецов захлопнул библию, закрыл ее на медные резные застежки, встал и потянулся к ящикам со сплавами. Перебирая их жилистыми натруженными руками, он подолгу разглядывал образчики и говорил с лаской: — Тут, слышь-ко, не только моего труда сплавы, но и батюшки моего, почитай, есть. Большой умелец он был, у Демидовых на домницах работал. Про демидовский «Старый соболь» слыхал? Марка такая выбивается заводчиком на железе. До сей поры «Старый соболь» в большой славе. А кто такие сплавы робил? Деды и отцы наши — демидовские труженики. Себя, сердяги, на огневой каторге сжигали, а Демидовым богатство да славу создавали! От батюшки своего я многое постиг. Гляди, протянул он сплав, — нет в нем узоров, а металл добрый. Чуешь: тёпел и тяжел он. Много труда и пота рабочего впитал в себя.

Аносов взял в руку небольшой брусок.

— Добрый сплав! — похвалил он. — Твоей работы?

— Моей, — с гордостью отозвался старик. — А вот полюбуйся на немецкую. Это обломок золингенского клинка. Булатный узор видишь? спросил литейщик.

— Вижу, — отозвался Аносов и внимательно вгляделся в темно-синее поле клинка. На нем проступали мелкие нежные узоры. Походило на булат.

— Ты не думай, это не булат! — словно угадывая мысль гостя, с легким презрением сказал Швецов. — Обман один. Узоры в нем кислотой травлены. Наведены. Булат, батюшка, как и человек, свой характер имеет. А характер, известно тебе, не снаружи лежит, а в душе человека. И проступает он, когда человек гневен или радостен. Так и в правдивом булате, — узор идет из глубины металла. Полюбуйся! — он подал Аносову обломок хорасана. — Видишь, что робится? Тут металл воистину свой характер кажет…

Да, это был настоящий булат! Старый обломок, подобранный в давние годы на ратном поле, всё еще излучал синеватые разливы по серебристому фону.

— Вот оно, рабочее мастерство! — торжественно сказал старик и продолжал перебирать сплавы. Для каждого он находил свое меткое слово…

За дощатой стеной зашумели ребята, и знакомый певучий голос стал успокаивать их: