Большая судьба

Шихтмейстер выложил перед директором свой диплом и грамоту о награждении золотой медалью. Фурман бесстрастно пробежал глазами по бумагам и отодвинул их в сторону.

— Я хотел бы попасть в литейный цех, — сказал Павел Петрович.

— В литейный цех? — удивленно пожал плечами директор. — Но там надо хорошо знать металлургию!

— Я увлекаюсь ею и, полагаю, смогу быть там полезным, — сдержанно пояснил горный офицер.

Фурман сухо перебил его:

— Вы можете полагать, что вам угодно, но за работу отвечаю я. Нет, это дело вам не по плечу. Я назначаю вас практикантом для разных поручений. Как я сказал, так и будет! — он вскинул голову и глазами показал на дверь.

На душе было горько, но приходилось уходить. Аносов побледнел и сдержанно-спокойно откланялся…

Шихтмейстера устроили в небольшой квартирке с видом на гору Косотур. Меблировка комнат была скромна до предела: два стола, стулья и скрипучая деревянная кровать. Аносов смёл пыль со стола, раскрыл чемоданчик, добыл из него стопку книг и разложил у лампы. Одиноко, грустно. Угнетала заброшенность. Он уселся к огоньку и задумался. В домике царило безмолвие, лишь потрескивал фитилек в лампе да за печкой монотонно трещал сверчок.

«Выходит, я буду всем и ничем! — с тоской подумал Аносов. — Столько ехать, мечтать, и вот — угрюмый городок в горах, неприветливые и суровые люди».

Он взял томик Ломоносова «Первые основания металлургии, или рудных дел», бережно перелистал его. Михайло Васильевич мечтал о том, чтобы простые русские люди могли служить горному делу. Он верил в сметливость и пытливость их, но что здесь на Урале творится!

Павел Петрович встал и заходил из угла в угол. Гулко отдавались его шаги в полупустой комнате. Тревога постепенно улеглась.

«Нет, ни за что не отступлю перед своей мечтой! — вскинул голову Аносов и, подойдя к оконцу, посмотрел на дальние горы. — Суровый край, подумал он, — но здесь я не один. Живет тут литейщик Швецов, который, по всему видать, любит свое мастерство. И таких ведь немало! Быть вместе со своим народом — и в труде, и в невзгодах, и в радостях — вот что главное. Простые люди душевным теплом обогреют, ласковым словом…»

Он вспомнил про ладанку — дар Захара, извлек ее из чемоданчика и долго рассматривал уголек. Стал темен, хрупок он, а может накалиться, дать жар и приветливый огонек! Кругом гнёт; от бед и горя, как этот уголек, потемнело сердце у народа, но тепла и света в нем много, ой, как много!

Томимый думами, Аносов в эту ночь долго не мог уснуть, прислушиваясь к тишине. Перед его мысленным взором вставал старый литейщик Швецов и, казалось, шептал юноше: «Гляди, милый, не трусь! Хороший сплав никогда не сломится, всегда будет пружинить. Так и мужественный человек должен прямо смотреть в глаза бедам! На всякую трудность надобно терпение. В терпении характер выковывается…»

Утром по заводскому гудку Павел Петрович отправился в цехи. В приземистых закопченных помещениях, в которые скудно проникал свет, работали сотни людей. Очень трудно было уяснить себе, почему на оружейной фабрике делают пилы, гвозди, топоры, подковы, токарные и слесарные инструменты и очень мало клинков. Практикант для разных поручений имел право входа в любой цех, но вскоре он понял, что не везде желателен. Мастера-немцы неохотно открывали перед Аносовым двери и встречали его молчаливо. Свою работу, даже пустячную, они обволакивали тайной. Только в литейной Павел Петрович отвел душу. Здесь работало много коренных уральцев, хмурых и неподатливых людей. Они молча возились у домны. Аносов внимательно присмотрелся к их работе. Из полумрака вышел знакомый литейщик. Седые волосы на голове мастера прижаты ремешком, на груди кожаный прожженный фартук-запон.

— А, Швецов! — обрадовался Аносов. — Ну, хвастай делами!

— Хвастать-то нечем, батюшка! — приветливо заговорил старик. — Гляди, какие наши горны: в каждый отпускается по двенадцати пудов чугуна да угля по коробу. Вот и роби! А сплав? Поглядите!

Аносов молча разглядывал металлический брусок.

— Плохой металл! — вздохнул литейщик. — Я роблю тут много годов, а есть которые и поболее, а как варить сталь, толком никто не знает. Всем ворочают чужаки. — Швецов обеспокоенно оглянулся и продолжал тихим голосом: — Разве иноземец покажет, что и как? Никогда!

Павел Петрович вплотную подошел к Швецову:

— А что если самим варить сталь?

— Попробуй! — энергичное лицо литейщика осветилось скупой улыбкой. Нет, батюшка, ничего не выйдет. Мы не хозяева тут. А то бы…

Он не досказал свое затаенное желание, но по глазам старика Аносов догадался, что он упорен и не легко сдается в беде.

Литейщик взял Аносова под руку и увлек в кричную.

— Погляди, батюшка, что робится. Любо-дорого! — Он засиял, тешась работой кузнецов. Железные полосы быстро нагревались в горне, из бурого металл становился вишневым, потом светлел и делался золотистым. Еще мгновение, и на нем заискрились звездочки.

Плечистый богатырь-кузнец схватил щипцами раскаленное железо и кинул под молот.

— Колдун, укротитель огня! — сказал Аносов и не мог оторвать глаз от работы кузнеца.