С болью в сердце Павел Петрович наблюдал за сборами любекского купца в Ильменские горы. Предприимчивый охотник за камнями разыскал в Златоусте старых Горщиков и вместе с ними отправился на поиски. Он не пропустил ни одной заброшенной копани, тщательно исследуя их. Опытные умельцы-рудознатцы отыскивали для него новые месторождения цветных камней. Менге не доверял горщикам и сам залезал в копани, где подолгу разглядывал камень. Ничто не ускользало от его внимания. Добытое в недрах гор проводники укладывали в ящики и отвозили на хранение в Златоуст. Никогда и нигде купец не видел таких богатств, как те, что скрыты были в русской земле. Перед ним, как в сказке, открывались целые россыпи голубовато-зеленого амазонского шпата. Все отвалы щетинились остроугольными осколками цветного камня, они блестели на ярком уральском солнце, отливали всеми тонами. Менге не мог скрыть своего восторга перед невиданной волшебной красотой самоцветов. И сама природа вокруг поражала его воображение: внизу, на востоке от Ильменского хребта, расстилалась мягкая холмистая равнина, изукрашенная озерами, которые, как и цветные камни, сияли разными оттенками красок.
В дрожащих от волнения руках Менге держал образцы удивительных самоцветов. Его находки превзошли самые дерзкие предположения. Он нашел в Ильменях редкие минералы, которых еще не знала Европа. Казалось, что перед ним широко и гостеприимно распахнулись двери в каменные подвалы, наполненные сокровищами.
«Кажется, минералы всего света собраны в одном удивительном хребте сем, — заносил в свою записную книжку Менге. — И много еще придлежит в оном открытий, кои тем более важны для науки, что представляют все почти вещества других стран в гигантском размере».
Почти каждый день с гор подвозили в городок добытые камни. Здесь всё записывалось, тщательно упаковывалось и готовилось к дальнему пути.
Через месяц Менге снова появился в Златоусте и собрался в Любек. Было раннее утро, когда к Аносову прибежал взволнованный, побледневший старик Швецов:
— Что же это будет, Петрович? Среди белого дня грабят наши богатства!
В глазах старика стояли слёзы, можно было подумать, что он потерял самое дорогое и заветное. Вместе с Аносовым они вышли на крыльцо. На площади шумно покрикивали караванщики, ревели верблюды. Позванивая колокольчиками, вереница их, нагруженная тюками и ящиками, мерно покачивая горбами, потянулась по пыльной дороге. Впереди всех на самом высоком двугорбом верблюде ехал карамбаш,[8]
что-то гортанно выкрикивая. Караван покинул площадь и мало-помалу стал удаляться, а вскоре и совсем растаял в синеватом тумане.Павел Петрович тяжело вздохнул; на душе кипела буря. Он взял старика литейщика за руку, крепко сжал ее:
— Что поделаешь, отец, мы с тобой тут бессильны!
Пришел вечер. Аносов уселся в своем кабинете работать, но мысли его были о другом. Он сидел у стола, а за распахнутым окном простиралась теплая звездная ночь, шелестела сочной листвой молодая кудрявая березка. В комнату на огонек влетели две пестрые бабочки и закружились вокруг пламени свечей. Павел Петрович глубоко втянул в себя приятный освежающий запах листвы, поднялся и выглянул в окно. Всё было погружено в мягкий бархатистый мрак, который наполняли сотни разнообразных звуков. Аносов прислушался. Вот неподалеку ворчливо бурлит Громатуха, — утром в горах прошел ливень, и теперь потоки стремительно торопились к Аю. На пруду наперебой кричали лягушки, а с завода доносилось пыхтенье паровой машины. Все звуки сливались в бодрящую мелодию. Светлой и радостной казалась эта ночь! И синие звёзды, которые переливались и сияли над Косотуром, и запахи листвы, и шум горной речонки — всё это манило в горы, в лес.
«И впрямь, хорошо бы побродить по горам! — мечтательно подумал Аносов. — Стоит подняться на Таганай, побывать на Юрме, перевалить за Шишимские горы! Заводу нужны металлы, в них нехватка, а Ахте дает разрешение открывать русские сундуки для чужого человека! Неужели так и останутся лежать втуне для русских людей эти бесценные сокровища?»
Он отошел от окна, уселся за стол и склонился над тетрадкой.
Стал писать: «Уральские горы, питающие сотни тысяч народа и составляющие один из немаловажных источников богатства России, давно уже заслужили подробнейшего исследования…»
Он отложил перо и задумался.
«Но разве под силу одному провести подобное исследование? — вдруг усомнился он. — Возможно ли одному человеку сделать новые наблюдения к открытию рудоносных мест, не имея на это средств?»
Аносов снова склонился над столом. Гусиное перо затрещало под сильным нажимом пальцев.
«Можно и нужно…» — решительно написал он, вскочил и заходил по комнате.
Пламя в свече дрогнуло, зашипело, — опаленная бабочка упала в растопленный воск. Павел Петрович достал из книжного шкафа карту и, разложив ее, долго рассматривал…
На другой день он вызвал к себе Швецова. Литейщик явился прямо с работы, потный, в прожженном кожаном запоне, и в нерешительности остановился у порога. Аносов подвел его к распахнутому окну и, показывая на синеватую вершину Таганая, спросил: