Большая судьба

— Скажи, мастер, ты бывал там?

Лицо Швецова вдруг потускнело, опечалилось.

— Бывал в молодости, да отходился ноне! Не бродить мне больше по шиханам да лесным трущобам, — ноги отказали. Что ты задумал, Петрович? пытливо уставился он в лицо Аносова.

— А что ты скажешь, дорогой, если я в горы пройду и погляжу, что там для нас припасено? Не всё же чужакам растаскивать наше богатство!

Глаза старика радостно зажглись.

— Милый ты мой! — ласково прошептал он. — Неужто и впрямь сделаешь это! Для русской земли, для народа постарайся! — Глаза Швецова заблестели. Казалось, к нему вновь вернулась молодость. — Только без бывалого человека одного тебя не пущу, Петрович! Ни бродить, ни ездить по таким углам нельзя без знающего человека. Забредешь куда и не выберешься!

— Вот ты и присоветуй мне умного и толкового человека. Да такого, чтобы не только горы и тропы знал, но и камни и руды любил. Не зря по горам пойду!

— Эка жалость, сам не могу тебя сводить! Отходился! — сокрушенно вымолвил литейщик. — Душа и глаза высоко манят, а ноги стали чужими. Что ж, есть на примете такой человек, старого леса коряга. Крепок он, истинно могуч! И каждый шихан, и любую тропку знает, как свой двор, и глаза у него на цветные камни и металлы ласковые. Чертознай! Семь десятков стукнуло, а дубом на юру стоит. Сегодня приведу тебе бедового ходуна — Евлашку Кикина!

Швецов помолчал, потом вспомнил что-то и тепло улыбнулся.

— Верь этому человеку, не продажный! — веско сказал он. — Господин Менге сманивал его в горы, положил перед ним золотой талер и сказал: «Покажи мне самое интересное в этих краях!». Евлашка отодвинул золотой и наотрез отказался: «Не для вас тут добро положено. Сами не возьмем, внуки, правнуки добудут сокровища и заживут!».

Глава вторая ПРЕКРАСНЫ ГОРЫ УРАЛЬСКИЕ — КАМЕННЫЕ КЛАДОВЫЕ НЕСМЕТНЫХ БОГАТСТВ

В солнечный полдень Аносов и дед Евлашка ушли в горы. Старик и впрямь оказался сильным и толковым. Высокий, с непокрытой косматой головой, он бодро и весело шагал впереди. Одет он был в старенький потрепанный кафтан и посконные порты, на ногах мягкие поршни, переплетенные ремнями. Лицо у Евлашки было загорелое, приятное. Такие лица бывают только у коренных русских пахарей, и это пришлось Павлу Петровичу по душе.

С мешками за плечами, с палками в руках, они пошли по торной дороге. На жарком солнце за спиной Аносова тускло поблескивал ружейный ствол.

— Хорошо ружьишко! — оглядев оружие, одобрил дед. — Всё, милый, сгодится в пути!

Подле Златоуста сразу начинались горные дебри и дремучие леса, в которых царствовали безмолвие, прохлада и особая привлекательная таинственность. Горного инженера поразило величие скалистых сопок и бесконечных лесных пространств. Здесь в чащобах всё жило своей, интересной и своеобразной жизнью, которую так превосходно знал дед Евлашка.

— Тут каждая местина мною исхожена! — добродушно говорил он Аносову. — Любое дерево и шихан говорят мне о горе и радости. Глянь-ко, у тропки в черемушнике ветхий крест склонился, — тут бродяги за копейку человека убили! Эх, сторонка сибирская, варнацкая сторонушка! — вздохнул старик.

Павел Петрович разглядел покрытый лишайником и мхом пошатнувшийся крест над заросшей могилой.

— Ты, Петрович, не бойся! — продолжал проводник. — Смелому человеку везде дорога, а смерть и на полатях настигнет! Русский человек оттого силен, что ничего не боится. Тем и берет. Мороза он не боится, потому что мороз только бодрит, жар ему тоже нипочем: пар костей не ломит. Воды, сырости и дождя нам ли бояться, — сызмальства в мокром месте живем. Златоуст так и зовется — «божий урыльник»! Эх, милый ты мой человек! вздохнул старик. — Урал — наш край родимый! Горы и лес кормят, одевают и душу радуют, стало быть, земля тут наша, родная, милая…

Евлашка шел широкой, размашистой походкой, прислушиваясь к лесному шуму, разглядывая каждое чем-либо приметное дерево, муравьиный холмик, и словоохотливо беседовал с ними, как со старыми друзьями.

— До чего же ты ноне хороша, милая! — обращался он к кудрявой березке. — Ну, расти, расти, себе на радость и людям в утешение!

Вот он подошел к старой сухой сосне, которая могучей колонной высилась среди чащи. Постучал в нее. Глухой, невеселый звук издала лесина.

— Мертва, отжила свое, не зацветет, не зазеленеет больше. Ждет своего ветровала! — с грустью сказал он. — Этакой лесиной моего батьку охотника в один миг на смерть уложило! Охотился он зимой за белкой, налетела буря, и страшенный ветровал повалил сосну. Она и погребла под собою охотника. Только через год горщики нашли его кости под буреломом… Тсс! — вдруг остановил он Аносова и указал на свежие следы. — Видишь, тут только что прошла лисанька, а впереди проскакал заюшка. Ну, пропал, горюн! — грустно вымолвил старик и прислушался к лесной тишине; Аносов тоже затаил дыхание. Слышно было, как билось сердце. Прошла минута, другая, и в лесу раздался жалобный крик.