Большая судьба

— Сказать, Петрович, по совести, горщику только и счастья, что полюбоваться на самоцвет-камень, а корысти никакой. То случай выпадет продать самое драгоценное за грош, то купец надует, если не понимаешь толку в камне. Скажу бывалое: у нас на селе один мужик пахал огород и выпахал изумруд. И какой самоцвет! Редкой красоты камень и необычайной величины. Пахарь в земле понимает многое, а в камне несообразителен. Отнес он самоцвет купцу и говорит: «Купи!». Тот сразу сообразил, с кем имеет дело, и отвечает скучно: «Что ж, купить можно, только камень не чистый. Но так и быть, на твою бедность жертвую полсотни рублей!». Мужик рад, отдал изумруд и ног под собой от счастья не чует. А купец отнес самоцвет знающему гранильщику и похвалился: «Ну-ка, полюбуйся на жар-самоцвет, огонек зеленый». Гранильщик глянул, и тепло побежало по жилам. Видит дивный, чистой воды камень. Торговались-торговались, купил у продавца изумруд за тысячу. Отгранил его катеринбурхской гранью, весь зеленый огонек собрал в золотистые лучи и вывел наружу. Заиграл-заманил, камушек-самоцвет. Отнес на фабрику, и там ему давали пять тысяч рублей. «Нет, шалишь, не обманешь! — рассудил гранильщик. — Такому камню высокая цена!» Поехал он в Санкт-Петербург и продал тот камушек женке банкира Берхен за двенадцать тысяч рублей. Вот как обернулось дельце! А только на том не кончилось. Берхен, хоть и дорожила камнем, а поехала во Францию и там продала изумруд за пятьдесят тысяч! Смекай, Петрович, кто выиграл!

Аносов молча слушал печальную историю.

— Ты не спишь, Петрович? — спросил его дед и тяжко вздохнул. — Я уже поседел, побурел весь, а счастливых старателей да горщиков не видел…

В темноте в лесу раздалась сиплая песня:

Мы не пашем, мы не вяжем,
В руки кайлы мы берем…
Золотую жилу ищем,
Под землею ход ведем…

— Поет! — усмехнулся Евлашка. — Золото моем, а сами воем! Хмель запел!

В оконце по-прежнему лился ровный зеленый свет месяца. Аносов долго не мог уснуть, прислушиваясь то к шуму бора, то к цырканью сверчка, то к потрескиванию старых бревен.

Когда Павел Петрович проснулся, утро уже сияло солнечным теплом. Резкие призывные удары колокола разбудили прииск. Снова шумела машина у речки, катились вереницей двуколки, блестели на солнце отшлифованные землей железные кайлы, работные копошились в отвалах.

Позавтракав и получив тележку, запряженную парой коней, Аносов и Евлашка выехали в Златоуст…

Дорога шла густыми лесами, среди гор, мимо озер и пересекала быстрые ручьи. В полдень неожиданно выбрались на ржаное поле. Зеленые волны бежали к дальнему лесу, который, казалось, смыкался с курчавыми облаками.

На середине пути у самой дороги стояли пять одиноких кедров. Они склонились под ветром, словно калики-перехожие. Евлашка взглянул на них пристально и сказал:

— Много лет гляжу я на эти кедры и сам про себя отмечаю, что не растут они.

— Отчего? — с любопытством разглядывая приземистые деревья, спросил Аносов.

Евлашка подумал и ответил:

— Всякому событию своя причина есть. Так полагаю я, что должно быть не сладко одинокому дереву без лесного духа расти. Вот так и человек в одиночестве хиреет…

Поднимая пыль, колёса прогремели на крепких узловатых корневищах. Среди ржи замелькали васильки. Показывая на них, дед пожаловался:

— Красивы, а злой сорняк! Хлеб губят! Эх, милый мой, не всякому голубому глазу верь…

Старик помолчал, опустил голову и задумался о чем-то своем.

Вдали в золотом небе чертили ласточки. Где-то рядом громко запели петухи.

— Вот и село близко! — очнувшись от мыслей, сказал Евлашка. — Что-то нынче кукушки не слыхал. Знать, мало старому осталось жить…

Навстречу из-за бугра показалось селение, кудрявые вётлы над прудом, и всё это было пронизано радостным золотисто-розовым блеском погожего дня…

После возвращения в Златоуст Аносов приступил к опытам над корундом. Среди шлифовальщиков славился мастерством чернобородый, кряжистый Андрей Белоухов. Его и привлек к этой работе Павел Петрович.

Мастер бережно разложил куски полевого шпата с вкрапленными зернами корунда и внимательно стал разглядывать их. Он пробовал кристаллы на крепость и остался доволен ими.

— Ну, Павел Петрович, кажись, напали на след! — облегченно сказал он. — Полюбуйся, корунд царапает все камни. Разве только алмазу уступит. Хорош!

Аносову было приятно смотреть, с какой охотой шлифовальщик брался за дело. Мастер сложил куски полевого шпата в ступку и стал толочь. Золингенский мастер Конрад Флик — грузный, носатый человек — презрительно смотрел на работу Белоухова.

— Ты хочешь поймать жар-птицу! — насмешливо сказал он. — Это бывает только в русской сказке!

Шлифовальщик не терпел издевок.

— Уйди! — сердито ответил он немцу. — Всё отдам — и силушку, и умение, — а добьюсь своего!

— Поживем — увидим! — насмешливо отозвался Флик и поспешно вышел из мастерской.