Большая судьба

Они использовали обычный кричный стан, сделав только несколько шире молот и наковальню. На крепкой подставке укрепили добрый тесовый ящик, окованный железными обручами, и через отверстие на дне его вывели наковальню.

В своей записной книжке Павел Петрович через неделю записал:

«На сем стане работник с двумя мальчиками может протолочь и просеять за день 100 пуд корундовой породы. Промывка производится на обыкновенном ручном вашгерде. Один человек промывает в день до 20 пуд. Из сего видно, что расходы на приготовление корунда к полировке весьма маловажны. Из 100 пуд корунда получается до 70 пуд порошка, годного для полировки».

Аносову очень хотелось знать мнение о своем приборе директора фабрики, но Клейнер — видимо, встревоженный чем-то, — обходя цехи, с начальником украшенного держался сухо и недоступно.

«Что-то неладное творится!» — подумал Павел Петрович.

В этот день его неожиданно вызвали в правление. В приемной сидело много горных чиновников. По выражению их лиц Аносов догадался, что случилось что-то важное.

Вдруг двери директорского кабинета распахнулись, и из них торопливо вышел Клейнер, а за ним медленно выступал громоздкий, с тяжелым багровым затылком, важный горный чиновник, который, тяжело дыша, остановился посреди приемной. Его заплывшие жиром маленькие свинцовые глаза безразлично обежали собравшихся.

— Господа, — дрогнувшим голосом сказал Клейнер. — Позвольте вам представить нового начальника Златоустовского горного округа и директора заводов Степана Петровича Татаринова, а я… я ухожу на покой…

Все встали. Среди чиновников прошло плохо скрываемое волнение. Только один Павел Петрович стоял молча. Склонясь к его уху, один из офицеров, злорадствуя, прошептал:

— Так ему, подлецу, и надо! Его увольняют за злоупотребления…

* * *

Татаринов оказался рыхлым, неподвижным человеком. Говорил скучно, с хрипотцой и очень редко появлялся в цехах. Аносов решил доложить ему об опытах с корундом. Начальник горного округа внимательно выслушал Павла Петровича и сказал:

— А есть ли разность в действии корунда и иностранного наждака?

— Шлифовальщики сию разницу замечают. Она, ваше превосходительство, состоит в том, что первая полировка, производимая с маслом, помощью корунда идет успешнее, нежели с наждаком.

— А дальше? — заинтересовался Татаринов, и глаза его оживились.

— Вторая полировка, ваше превосходительство, несколько медленнее. Причина состоит в том, что в корунде нет железной окиси, которой иностранный наждак изобилует. Но сия медленность с избытком вознаграждается скоростью первой работы…

— Превосходно. Благодарю! — Татаринов тяжело поднялся и пожал горному офицеру руку. — Кроме сего, должен вас обрадовать: усердие ваше замечено, и ныне вы производитесь в помощники управителя оружейной фабрики.

— Благодарю, ваше превосходительство, но поистине я огорчен этим известием, — озабоченное лицо Аносова выражало печаль.

— Это почему же, господин Аносов? — удивился Татаринов.

— Мне бы хотелось быть ближе к делу — к литью, к ковке стали…

— А-а, — протяжно отозвался начальник. — Ну, это не уйдет от вас.

— Кроме того, прошу, ваше превосходительство, — продолжал Аносов, разрешения съездить мне в Кыштым и удостовериться в возможности добычи корунда в потребном нам количестве, дабы совсем освободиться от ввоза китайского и цейлонского наждака.

Татаринов благосклонно качнул большой головой.

— Это можно! — Он устало закрыл глаза, утомясь от беседы.

Аносов вышел из кабинета в приподнятом настроении. Он добьется цели: Россия будет иметь свой корунд!

Первым его встретил Белоухов. Шлифовальщик протянул ему клинок:

— Полюбуйся, Петрович, чистая работёнка!

Аносов бережно взял из его рук клинок и сказал:

— Труд наш не пропал даром! И это радостнее всего!

И оба, затаив дыхание, долго любовались превосходной шлифовкой клинка.

Глава четвертая СУДЬБА ЛУШИ

Короткая летняя ночь протекала тихо и быстро. За окном затаенно шептались березы и однообразно бормотал ручей. Аносов до хруста в костях потянулся и открыл глаза. Золотой луч упал в окно и наполнил комнату сиянием. На столике лежала раскрытая книга, Павел Петрович приподнялся, чтобы взять ее. Давно он не листал волнующие страницы, — за неотложными делами забыл обо всем. И как приятно было теперь взять в руки книгу. Но что это? На пожелтевшей странице лежал засохший цветок одуванчика. Золотистая звезда милого, простого цветка словно заглянула ему в самое сердце трогательно и наивно.

«Приходила Луша», — догадался он, и в памяти встал яркий и чистый образ девушки. Его неудержимо потянуло увидеть синеглазую кержачку.

Весь день на работе он думал о ней. С нетерпением ждал вечера, а летний день, как назло, тянулся долго-долго. На фабрике кипела напряженная работа. Бодрый и радостный смотрел Аносов на работу шлифовальщика Андрея Белоухова, карие глаза которого под густыми бровями тоже смеялись.

— Чему радуешься? — весело спросил его Павел Петрович.