Большая вода

Неизгладимое впечатление на меня производили его странствования, когда он улетал, не зная пределов, как будто он птица. В такие минуты его некрасивое лицо как будто становилось другим, прекрасным. Будь я проклят, менялось все его существо, от него тогда исходило некое таинственное, непонятное, невиданное сияние. Не известное доселе, клянусь. Старик Вердев может плюнуть на свою физику, будь я проклят, про такое сияние в науке ничего нет. Это какое-то громадное, безумное счастье. Так я иной раз думал, глядя, как он торопливо шел по дороге. Будь я проклят, его будто и не было в строю, он будто и не шел по полевой, в комьях и рытвинах, дороге. Клянусь, он будто был не на земле. Он летел, казалось, что все поле, весь простор принадлежали ему. Будь я проклят, он был далеко от пустого грязного поля, далеко от черной колонны несчастных безответных детей.

Оливера Срезоска к нему особенно цеплялась, провинится кто-нибудь другой, а она кричит на него:

— Что ты вихляешься на ходу?

или:

— Не маши руками, иди смирно!

или еще:

— Ишь, голову задрал! Чего ухмыляешься, оборванец. Посмотри на себя, ниже голову, нечего тут зубы скалить!

Тогда в первый раз мы встретились взглядами. Он взглянул на меня с веселой улыбкой, будто говоря: дурачок, ну что трясешься, эх ты, испугался разоравшейся тетки! Я же здесь, не беспокойся! Будь я проклят, он вел себя так, как будто ругали не его, а меня.

Недоверчиво, исподлобья, я посмотрел на него. Он сразу понял мой взгляд и, не удержавшись, сказал:

— Ты, друг, ненормальный. Ты так подумал, значит, и ты ненормальный!

Он сказал правду, он как будто был во мне.

— Ну, — сказал он потом дружески — с той же дурацкой улыбкой, — ну, малыш, не будь ребенком! Знаю я кутят вроде тебя, только тявкаете! — И тут же громко и неуемно чему-то расхохотался. — Будь я проклят, его ничто не остановит. Он век будет смеяться, — подумал я, будет смеяться до последней капли. Клянусь, он такой, страшно смешливый.

— Что ты смеешься? — спросил я.

Я думал, он меня не слышал, но ошибся. Как только мы вошли в сад, он неожиданно остановился и, показывая рукой на заходящее солнце, сказал:

— Вон там она, вода. Большая вода! Вон там, гляди! Что, не веришь мне, друг, обиженно спросил он и захохотал. — Ну, давай, смотри, слепая курица, разуй глаза, посмотри, вон там, где горит как огонь, там…

Он говорил так возбужденно, радостно, что ему невозможно было не поверить. Будь я проклят, он ее видел, она стояла у него перед глазами. Не верить ему было выше человеческих сил. Каждое его слово было как яркий светлый факел. Он сразу зажег во мне огонь, до того неизвестный моему сердцу. Будь я проклят, по пути я, может быть, тысячу раз падал и вставал. Я смотрел туда, где садилось солнце, я искал Большую воду.

— Ну что с тобой поделаешь, раз ты слепой! — говорил он, смеясь, весело размахивая руками туда-сюда, казалось — сейчас полетит.

Мы прошли немного, и перед нами открылась прекраснейшая, таинственнейшая картина в моей жизни. Большая вода! Огромная, чудесная. О, Боже! Милый Боже, она ждала нас, у нее были материнские глаза, светлый и добрый взгляд. Я вмиг онемел, клянусь.

Дети остановились как по команде.

— Идет! — по-птичьи прощебетали они.

— Она придет, — послышался незнакомый голос, незнакомая женщина вся в черном медленно подошла к нам. Это была матушка Верна Яковлеска, добрая матушка Верна Яковлеска.

У меня до сих пор перед глазами стоит эта вода. Сон Кейтена, наш сон. Будь я проклят, общий сон. Мы могли шагать вдоль воды еще много дней и много ночей, могли без передышки идти век. Целый век. Усталость, изнурительная дорога, голод и жажда, преследовавшие нас, пока нас вели в дом, мгновенно исчезли, как будто все наши мытарства и невзгоды смыла добрая душа Большой воды. Снег, горы, сгоревшие деревни, опустевшие сады, незасеянные поля остались где-то вдали, в нас жила одна лишь Большая вода. Везде вокруг была вода, будь я проклят, Большая вода как будто ждала нас. Клянусь, она нас узнала, тотчас узнала. Ее тихий голос будто шептал нам: — Идите, ребятки, вот дорога, идите, не сдавайтесь! И мы шли, честное товарищеское слово, мы шли. Клянусь товарищем Оливерой Срезоской, мы шли.

Строем, по команде. Будь я проклят, по порядку. Боже мой, по порядку. Запомните это слово, если не хотите, чтобы вас пинали на каждом шагу. Какая скотина придумала этот дурацкий порядок. И вот как вознаграждение за все, что мы потеряли, как в прекраснейшем сне, зачарованные, мы стояли на берегу.