Большая восьмерка: цена вхождения

23 апреля 1991 года Горбачев собрал лидеров девяти союзных республик (три славянские и шесть мусульманских) на государственной даче в пригородном Ново-Огареве (9+1). Эта встреча длилась девять с половиной часов. Был сделан (подписанный всеми десятью переговорщиками) призыв к созданию нового Союза. Казалось, блеснул шанс остановить дезинтеграцию — Ельцин, как и растущий политически Нурсултан Назарбаев, не ставили задачи крушения «обновленного» союза.

А вообще-то, позиция Горбачева была отчаянной. Повсюду в республиках националисты правили бал вопреки ясной воле мартовского референдума, когда почти три четверти населения СССР высказались за единую страну. Переговоры с балтийскими государствами с начала апреля велись в обстановке практической безнадежности. 9 апреля 1991 года Верховный Совет Грузии единогласно проголосовал за восстановление независимости страны. Молдавия, Армения и Азербайджан вышли из переговорного процесса. По мере усиления этих тенденций пять «основополагающих» республик — Россия, Украина, Белоруссия, Казахстан и Узбекистан — встретились в Киеве 18 апреля. Горбачев в это время любовался Фудзиямой, проходил его государственный визит в Японию.

Страсть к знакам признания и сейчас сыграла с Горбачевым дурную шутку. Он был более всего нужен на поле решающей битвы в Киеве. Без него руководители республик, подталкиваемые Ельциным, вели себя более раскованно и не скрывали тяги к самостоятельности. Соглашение от 23 апреля 1991 года представляло собой весьма резкий сдвиг от Центра в сторону республик. Хотя многие детали предстояло еще утрясти, но общая тенденция была очевидна — Горбачев проигрывал. Его представители еще делали вид, что происходящее позитивно, но американский посол видел, что происходит то, о чем ему так смело и твердо говорил Руслан Хасбулатов еще в августе предшествующего года. Оглашенное 24 апреля соглашение предполагало не «союзное государство», а союз «суверенных государств». В течение шести месяцев после подписания новой конституции во всех республиках будут проведены выборы.

Тяжко было Горбачеву и на своем коммунистическом фронте. На состоявшемся 24–25 апреля 1991 г. пленуме ЦК КПСС укрепились антигорбачевские силы — Гидаспов в Ленинграде, Гуренко на Украине, Малофеев в Белоруссии. Масса жалоб и откровенное недовольство руководством — все это Горбачев предчувствовал. Ситуация в стране ухудшалась. Подверглась критике и внешняя политика страны. Почему СССР полностью на стороне американцев в Персидском заливе? Договор об обычных вооружениях и вооруженных силах в Центральной Европе является односторонней уступкой Советского Союза. НАТО продолжает являть собой фактор угрозы Советскому Союзу. Демаркация в Беринговом проливе — это просто сдача советских позиций. Ослабление партии вызвало ослабление и самой страны. Ослабление Центра грозит развалом страны³⁷¹.

Горбачев предстал перед всеми отступающим и, на этот раз казалось, соглашающимся со своей все более незавидной судьбой. Все те, кто не мечтал о новых министерских портфелях, кто жил со своей страной и хотел стоять за нее до конца, почувствовали, как холодеют ноги. Те, кто так думал в партийном верху, имели возможность выразить свои чувства по поводу декларации «девять плюс один» на одном из последних пленумов ЦК КПСС, собранном сразу же после киевской встречи девяти республик и возвращения Горбачева.

Пожалуй, впервые даже привыкшие к дисциплине и подчинению партийные боссы отдельных областей и республик увидели, что отступать им некуда и что Горбачев завел их на бойню истории. Горбачев же, до последнего борясь за свою власть, изо всех сил изображал киевские соглашения как свою победу — а декларация «девять плюс один» была опубликована именно в день открытия пленума. Горбачев извивался ужом. Чтобы «купить» часть правых, он издал декрет, объявляющий незаконным национализацию собственности партии в Армении. В декрете, правда, ничего не говорилось, как Горбачев намеревается реализовать свой декрет, но не многие уже от него это требовали, пустопорожняя болтовня стала уже привычной.

Впервые провинциальные и столичные секретари были готовы схватиться с Горбачевым, хотя инстинкт покорности был еще очень ощутим. Ощутим он был и в решающих голосованиях, когда у партийных профессионалов не сработал даже инстинкт самосохранения. Все — как всю свою жизнь — хотели быть с большинством, отдельные голоса не в счет. Острота видения покинула жалких внуков революционеров и детей победителей в Великой Отечественной войне. Они мирно блеяли тогда, когда историческая гильотина уже занесла над ними свой нож. И менее всего они думали о сбитой с толку стране, заболтанной неправильным словом «перестройка». Партийная машина, как и государственный аппарат, была рабски слепа и глуха, материальный пир жизни был важнее Отечества. Они, видит Бог, заслужили свою судьбу.