Большаки на рассвете

На крылечке, кажется, по-прежнему сидит бабка, по-прежнему смотрит на него и провожает озабоченным взглядом. Как будто что-то бормочет, хочет подняться, подойти. Открыв скрипучую калитку, Юзукас выходит в теплое вечернее раздолье, туда, где на восток повернуты ласковые выступы холмов, позолоченные вечерним солнцем. У хлева, бывшего девичьей клети, Юозаса атакует комариный рой, комары пищат, звенят, пахнет сеном и люцерной. В последний раз мачеха издевается над ним — больше он ей не позволит! И друзей больше ни о чем спрашивать не будет. Все уже в прошлом — и сияющие башни городов, и корабли в порту, и вымершие площади, свидетели его печальных скитаний с отцом, и далекий гудок паровозика, и шершавый камень клети, и поля в лунном сиянии, по которым он блуждал, гонимый какой-то тревогой… Приближаясь к местечку, Юзукас ускоряет шаг. Узкие, в слоистой пыли улочки, по которым женщины гонят с пастбища коров. Все его здесь знают, ему вежливо отвечают на приветствие. В глазах стареющих женщин ему чудится тайная ревность, может, даже радость: пока дочки еще не подыскали себе женихов, их приглядывают для них матери. И отец мог бы им гордиться, почему бы и нет? Силуэт долговязого юноши в черном костюме с белым воротничком мелькает в окнах Акуотиса и Великиса. Он идет, подтянутый, слегка размахивает руками. Таким его здесь еще никто не видел.

Вот и школа: двухэтажный домик цвета морской волны, утопающий в зелени кленов. Юозаса встречают друзья, они тоже в костюмах. Здороваются, широко улыбаются, чувствуя, что за ними изо всех окон наблюдают; мальчики проходят внутрь, пропуская друг друга, поднимаются по стертой лестнице. Кто-то незаметно подтянул штанину, чтобы все видели, как сверкают надраенные ботинки. Юозас держится чуть сзади. Мальчики распахивают двери пустых классов — на парты, на доску, на стены ложатся нерезкие, мягкие тени. Все звуки необычайно значительны, приглушены. В костеле звонят колокола, с карканьем в воздух взмывают вороны. Но здесь, в школе, тихо, пусто, во всех углах хоть шаром покати. Пройдет минута-другая, и ворвутся запыхавшиеся девчонки, и всех их пригласят в зал…

…Они сидели за длинными столами, уставленными подтаявшими тортами, жареным мясом, винегретом, с них, еще своих учеников, не спускали глаз учителя — как ухаживают за девушками, как беседуют…

Потом Альбинас прочитал свое стихотворение, посвященное классу. Он был сегодня непривычно серьезным, старался не поддаваться всеобщей взволнованности, витавшей в воздухе, все время тряс головой и проводил ладонью по тонким, чуть вьющимся волосам — привычка, которую он перенял у учителя физики; и ходил Альбинас как-то по-особенному, вразвалку, бодрым шагом, и только теперь многим впервые бросилось в глаза, что он довольно хорошо сложен, что у него широкие покатые плечи.

Учителя вдруг ударились в воспоминания. О многом порывалась рассказать первая учительница Юозаса. Она ни с того ни с сего вспомнила, какой на нем был пиджачишко, когда он впервые пришел в школу, как он выводил буквы… При этих словах в памяти Юозаса всплыли сумеречный осенний сад с обломанными детворой ветками, последние звонки в полумраке коридоров, и еще то, как он ждал Альгимантаса, оставленного после уроков… Многим он, Юзукас, ее, мол, удивлял… Она вспомнила уйму мелочей, которые давным-давно успели вылететь у Юозаса из головы, но которые на редкость правдиво и метко характеризовали его.

Учительница говорила, старательно подбирая слова, пытаясь рассказать о нем как можно точнее.

Юозас был поражен: оказывается за ним тут все время наблюдали чьи-то зоркие глаза — ни один успех, пусть даже самый малый, ни одна неудача не оставались незамеченными. Странно, что кто-то так безошибочно точно прочувствовал и услышал его, сидевшего у окна мальчика. И уж совсем учительница ошеломила всех, сказав, что в начальных классах Юозас был самым лучшим, самым способным учеником. Как он рисовал, как он запоминал каждую деталь, а стихи! Как он декламировал стихи! До сих пор она слышит, как он читает их, глядя в окно: …Что же делает там ветер… У-у-у, стучит он в дверь… Мол, откройте мне теперь… Шубой я б ее укутал… Ведь у печки мне она, эта шуба не нужна… Юозас невольно покосился на Великую Педагогшу: первая учительница только начала вспоминать, как та вскинула голову, вытянула свой двойной подбородок, поправила белые кружевные манжеты на блузке, затем толкнула стул, попыталась было встать, что-то сказать, но здесь был не класс, а застолье — и голос ее потонул в гаме. Юозас еще успел увидеть, как учитель литературы кивнул объясняющему что-то директору и глянул на него.

— Каким он был учеником не мне судить, — промолвил физрук, — но спортсмен, спринтер он и впрямь хороший, и я хочу вручить ему на память маленький сувенир… Пожалуйста, — и он крепко пожал Даукинтису руку.