Больше человек (СИ)

Что будет, если, став в конец человеком и мужчиной, он перестанет читать всё это в ней? Они перестанут понимать друг друга? Он больше не сможет узнать, что ее тревожит и чего она боится? Он не сможет ей помочь? И он не узнает, что сейчас все обвинения напрасны и глупы, и не обнимет ее? Что тогда?

Эвелин уже рассеивала его опасения.

Сомнения

— Когда я стану полностью человеком, — начал Коул не удержав в себе сомнения, — что тогда? Я перестану быть нужным? Нужным тебе?

Не смогу помогать людям? Я окончательно перестану быть Коулом?

Эвелин поднялась на локтях, заглядывая ему в глаза. Коулу нравилось, когда она смотрела на него. И видела его. И когда в толпе высматривала и искала только его.

Она подняла руку с мужской груди, проводя по его волосам ладонью и убирая их со лба. В конце остановилась на щеке, даря Коулу теплоту ладони.

— Не перестанешь. Разве ты хочешь прекратить помогать? Разве не в твоём характере добавлять мед в чай Лелианы, дарить цветы Жозефине и находить ее брошь? Разве не ты прячешь оружие от солдат, находишь пропавших гостей в сугробах, обходишь Сэру стороной, пытаясь ее не напугать лишний раз? Разве…

Эвелин поцеловала его в плечо, из-за того, что не доставала до рта. Нежно прошлась губами по коже, слегка щекоча. Коул хотел сделать то же самое. Хотел нависнуть над ней и одарить поцелуями, принести удовольствие, а взамен получить стон с его именем.

— Разве не ты помогаешь Инквизиции, расправляясь с храмовниками и венатори? Для этого не нужны твои особые таланты. И для помощи тоже не нужны. Наверное, стало труднее, но ты ведь не перестал это делать.

Коул покачал головой. Не перестал, но труднее и правда стало. Но он действовал по принципу Варрика: «Сделай, что сделал бы, но с оговоркой, что теперь ты заметен».

— Я перестану чувствовать чужую боль.

— А разве это плохо? — она снова коснулась его волос.

— Перестану знать, что болит. А значит не смогу помочь, — воспротивился Коул.

— Вивьен сразу же видит слабости собеседника и, когда хочет, искусно нажимает на них. Бык читает людей в мелочах и понимает, кто перед ним. Варрик — сказочник, который тоже видит людей насквозь, перенося их образы на бумагу.

— Но это они.

— Да. И без способностей духа.

Коул задумался. Только ласки Эвелин мешали уйти в себя и поддаться размышлениям и новым сомнениям.

— Я помогу, Коул.

Он поверил ей. Ее словам и тихим движениям. Поверил тому, кто верил в него. И он высказал последнее сомнение:

— Что, если я перестану понимать тебя? Что, если станет намного сложнее, чем я смогу осилить?

Эвелин улыбнулась. Девушка села сверху, всё также блуждая руками по его телу. Она нависает над ним и целует в губы так, что он не может не ответить. Ее ладонь обхватывает его плоть, что дрожью проходит по нему и вызывает тягучее чувство внизу.

— Мы справимся, — мы. — Чего я хочу сейчас?

— Меня? — глупо спрашивает Коул.

Она довольно соглашается, отстраняясь и спускаясь ниже. И мысль, что ему делать, когда он перестанет ощущать чужую боль и будет понимать людей только по их действиям, была последней. Сомнения исчезли, когда губы Эвелин присоединились к ее ладони внизу.

Эмприз-дю-Лион. Продолжение

На этот раз он не позволяет ей контролировать ситуацию и доставить удовольствие ему. Коул хочет сделать это для нее. Поэтому перетягивает ее руки вверх, когда те норовят опуститься ниже пояса.

Эвелин сказала, что здесь холодно и им придется спать в обнимку. Но даже если бы была жара, Коул не поступил бы иначе. Только если бы захотела сама девушка. А она не хотела — наоборот, снимала с него куртку и рубашку, притягивая ближе. О том, как спали Варрик с Блэкволлом, он задумался только на мгновение.

Он уложил ее нагую на холодные спальные мешки, нависнув сверху и целуя в губы. Эвелин неосознанно снова запустила руку ниже. Коул перехватив ее ладонь, скользнул по ней губами.

— Дай мне в этот раз доставить тебе удовольствие первым.

Эвелин взглянула на него, а он на нее: видел, как дрожали ресницы, как горел румянец на щеках, и как она сглотнула перед тем как кивнуть.

Коулу нравилось, как от его прикосновений ее мысли становились беспорядочными. Как при каждом соприкосновении губ с кожей она покрывалась мурашками, а Эвелин нетерпеливо двигалась.

Ее тело было для него новым знанием, которое он пытался освоить. И раз за разом, с каждым прикосновением и поцелуем ему казалось, что понимал он теперь лучше и больше.

Коул дотронулся до ореола соска, осторожно прикасаясь большим пальцем. В первый раз он был слишком груб, и Эвелин прошептала ему это. Коулу нравилась ее честность и то, что она не притворялась, а направляла его.

Странное дело, но он никогда не смотрел на женское тело так, как сейчас смотрел на нее. В прошлый раз, когда Маргарита танцевала для него, обнажаясь, он ничего не чувствовал, кроме боли. А сейчас ничего, кроме собственного желания, интереса и удовлетворения от ее стонов, потому что они у Эвелин были тихие, красивые и говорили ему, что он делал всё правильно.