Больше, чем что-либо на свете

Новый щегольской кафтан – чёрный, с золотыми пуговицами, бархатными лацканами и отворотами рукавов – сидел на красавице Рамут безупречно; свою единственную драгоценность, сапфировое ожерелье с серьгами, она везла с собой в шкатулке, опасаясь надевать в дороге. Светлые брюки цвета отвара тэи с молоком украшали пышные шёлковые банты у колен, а жемчужно-серые полусапожки совпадали оттенком с перчатками. Одета Рамут была со всем возможным городским лоском, вот только счастливого света это её глазам не прибавляло.

Дворец Белая Скала встретил их вычурным мраморным холодом своих огромных покоев – последнее творение зодческого гения Вороми. Леденящим, трепетным касанием он задевал нервы Северги, будя воспоминания о матери. Рамут озиралась с благоговейным любопытством во взоре и приоткрытым от восхищения ртом.

По величавым изгибам лестницы к ним спускалась Дамрад в белом наряде. Волосы серебристо и свободно струились по её плечам и спине, спускаясь ниже пояса, лишь две передних пряди были изящно заведены назад и схвачены на затылке усыпанным алмазами гребнем. Волна холода катилась впереди неё, ледяными стрелами разбрасывались её сверкающие глаза, а каблуки цокали, словно морозные молоточки. Когда Владычице оставалось несколько ступенек, Северга образцово вытянулась в воинском приветствии, а Рамут, словно охваченная оцепенением, застыла столбом с остекленевшим взглядом. Это была вопиющая непочтительность, но Северга уже не могла помочь или подсказать: до кивка государыни полагалось держать стойку и хранить молчание. Дамрад же не сводила своего сковывающего душу морозом взора с девушки. Учитывая особенную страсть повелительницы к красивым женщинам, Рамут сейчас находилась в самом средоточии её опасного, бритвенно-острого внимания.

– Дитя моё, что с тобой? – засмеялась государыня оскольчато-звонко и, не дождавшись от Рамут поклона, пощёлкала перед её лицом пальцами. – Отомри же!

Рамут вздрогнула и согнулась в запоздалом поклоне, а Дамрад поцеловала её в лоб, ещё раз окинув тягуче-ласковым, сладострастно мерцающим взором.

– Дивное создание! Просто дивное, – проговорила она, приветственным кивком позволяя Северге встать вольно. И мурлыкнула с ядовито-медовой улыбкой: – М-м... Признаюсь откровенно, мимо такой девушки я и сама не прошла бы... Но у нас для неё есть иное предложение. Впрочем, об этом чуть позже. Ты, кажется, под впечатлением от дворца, моя дорогая? – Дамрад окинула взглядом необъятное, тоскливо-гулкое пространство парадного зала. – Это – творение даровитых рук твоей бабушки. Хочешь на неё взглянуть? Идём, я покажу тебе.

Рамут с Севергой оставалось только следовать за государыней к месту последнего упокоения знаменитой зодчей. В тихой, сумрачной нише застыло в каменном плену стены изваяние женской фигуры; мраморный лик был исполнен неземного покоя, а сквозь щели сомкнутых век просачивался далёкий, зачаровывающий свет. Тем же светом мерцали жилки на скрещенных руках.

– Это Воромь, дитя моё, – негромко, но с торжественной отчётливостью сказала Дамрад, беря Рамут под руку и подводя поближе. – Матушка Северги. Дар её был столь велик, что и по сей день во всей Длани не сыщется равных ей. Да и во всей Нави, думаю.

Они постояли немного в благоговейном молчании. Северга, созерцая навеки окаменевшее лицо матери, вновь ощущала сердцем призрачное томление скорби. Всё-таки этот дворец слишком цеплял нервы, он подавлял каким-то немыслимым сочетанием монументального величия, художественной вычурности, холодного пространства и одинокой тоски, звенящей в каждом мраморном изгибе, в каждой колонне, в каждой балясине перил. Это была лебединая песнь матушки – песнь-памятник, песнь – вызов небу, крик тоскующей души.

– Это чудесно, что вы приехали, но я не вижу прелестной Темани, – заметила вдруг Дамрад. – Отчего она не прибыла?

– Государыня, моя супруга почувствовала себя нездоровой, – пришлось соврать Северге, дабы хоть как-то оправдать отказ жены ехать к повелительнице. – Она передаёт свои глубочайшие извинения.

– Что ж, мне не остаётся ничего иного, как только с сожалением и огорчением принять их, – молвила Владычица. И добавила с жутковатым, горьковато-морозным мраком в глазах: – Но сдаётся мне, что под нездоровьем кроются иные причины. Просто твоя несравненная супруга почему-то не хочет меня видеть, и это меня весьма печалит. Заслужить её неприязнь – несчастье для меня, ибо я питаю к ней лишь искреннее восхищение, и видеть её здесь сегодня почла бы за великую радость. Ну что ж, – подытожила она, переходя с грустно-задумчивого тона на сдержанно-сухой и деловой. – Очень жаль. Перейдём к делу, ради которого я вас и пригласила.

Эта проницательность пробирала мурашками и леденила душу. Северга не нашла, что ответить, а Дамрад знаком велела им с Рамут следовать за ней.