Больше, чем что-либо на свете

Дом предстояло переправить из Дьярдена и поставить на заранее подготовленный фундамент. Разбирать его для этого не требовалось: в дар зодчего входила огромная подъёмная сила, позволявшая ему ворочать каменные глыбы, не касаясь их руками.

– А как же быть с Теманью? – задумалась Северга. – Ей ведь тоже придётся, как и Рамут, начинать всё с начала на новом месте.

– Ни о чём не беспокойся, – заверила её Владычица. – Нерешаемых вопросов для меня не существует. Чем у нас твоя изумительная супруга занимается?

– Она пишет книги и ведёт колонку светской жизни в новостном листке, – сказала навья.

– Ну так в чём беда? Здесь для неё работы – непочатый край! – усмехнулась Дамрад. – Пусть выбирает любое место, любую должность, пусть только покажет своим прелестным пальчиком – и место тотчас будет принадлежать ей, даю слово Владычицы. Здесь её ждёт настоящая жизнь и настоящий высший свет! Это – столица, а не ваш Дьярден.

Приказ о повышении Северги Владычица подписала в тот же день, и домой навья ехала уже в новом мундире с наплечниками пятисотенного. Всё на ней было новым – от пышной шляпы с белоснежной опушкой до зеркально сверкающих сапогов и перчаток с алмазными пуговицами. Роскошная повозка, обитая изнутри алым бархатом, неслась с быстротой мысли, а Рамут, убаюканная её плавным ходом, дремала на мягком сиденье, склонив голову Северге на плечо. Приоткрыв сонные глаза, она нежно улыбнулась.

– Ты моя и я твоя, матушка, – прошептала она. – Так будет всегда.

Вот так и уладился вопрос с мужем, а всё остальное для Северги не имело значения. Лишь бы Дамрад не двинулась в свой поход на Явь в ближайшие пару лет, и Рамут успела родить. Навья так и сказала Вуку с глазу на глаз перед отъездом: «Не тяните с детьми. Понял, красавчик?» А тот ответил, лучисто сверкнув своей обезоруживающей улыбкой: «Так точно, госпожа!»

Часть 7. Одна тетрадь на двоих. Убить чудовище

Повозка мчалась по весенней распутице, но бездорожье носильщикам не было помехой: слой хмари делал их бег быстрым и плавным, а ноги не пачкались. Земля освобождалась из-под ледяной корки; блестящие ручьи, вязкая грязь, мутная талая вода – всё как всегда. Тревожный дух весны свежим дыханием касался лба Рамут, высунувшейся из оконца, и сушил её мокрые от слёз ресницы.

Повозка была удобной – для женщин с детьми. В детской кроватке спала младшая дочка, Минушь, а Драгона, сидя на постели, прильнула к окошку, как заворожённая. Её даже занимать и развлекать в пути ничем не приходилось: виды за окном были для неё лучшим развлечением. Как прилипла – так и не отрывалась всю дорогу от прямоугольного застеклённого отверстия над спальным местом. Едва просыпалась – и сразу к окошку, чтобы посмотреть, где они ехали сейчас. Виды, впрочем, были довольно однообразные, весенне-слякотные, но для Драгоны это не делало их менее интересными.

– Мам, смотри! Деревья! Деревья! – восклицала она время от времени. – А вон кустики! Речка!

Деревья – вроде бы такие же, как в общественном городском саду и вместе с тем – совсем не такие. И кусты другие, и небо совершенно иное, огромное и широкое. И снег – тающий, превратившийся в смёрзшуюся корку. И Макша – удивительно яркая! Такая яркая, что свербело в носу чихательной щекоткой – будто жучок в ноздрю заполз. Или, может быть, яркой она казалась просто оттого, что зимой – долго, целую вечность – она пряталась за тучами, а тут вдруг выглянула и как давай топить этот надоевший снег! Светило было таким же, как всегда, просто Драгона по нему соскучилась. И с удовольствием чихала. Для её коротенькой жизни зима казалась чем-то нескончаемым, давящим и громадным, как глыбы городских домов. Но теперь ей, похоже, пришёл конец.

Рамут ехала с дочками в Верхнюю Геницу. То и дело на её глаза наворачивалась мучительная пелена слёз при мысли о муже... Ах, если бы матушка была здесь! Но Северга находилась на каком-то опасном разведывательном задании в другом мире – в Яви.

«Ты не можешь мне помочь, родная. Потому что, как бы ты ни пыталась, ты меня не любишь...»

В горле стоял ком, а под сердцем надрывалась струнка боли. И того, чьи слова сейчас гулким эхом отдавались в груди, звали совсем не Вук.

*

«Он чем-то напомнил мне твоего отца», – сказала матушка, и Рамут всей душой, всем сердцем ухватилась за эти слова.