Больше, чем это

28

Сет не сразу понимает, что он на полу. Вроде бы он туда не укладывался, но судя по тому, как все затекло, пролежал здесь не один час.

Он садится. Какая-то странная легкость.

Будто его опустошили.

Тяжесть, которую приносят сны, где-то тут, рядом, и Сет ее смутно ощущает, но, прислушиваясь к собственному телу, не чувствует…

Ничего. Совсем ничего.

Он поднимается на ноги. Сон придал немного сил. Сет разминает руки, шею, потягивается.

И замечает полоски неяркого света, который пропускают жалюзи.

Дождь кончился. Солнце вышло.

А он ведь обещал себе пробежку.

Стараясь ни о чем не думать, Сет переодевается в шорты и новую футболку. Кроссовки не беговые, но сойдут. Бутылку с водой брать или не брать? Обойдется, пожалуй.

Завтрак тоже отменяется. За последние полтора дня он вообще почти ничего не ел, но его греет и даже, кажется, питает крепнущее осознание цели.

Той же самой, которая привела его тогда на берег.

Он вытряхивает мелькнувшую мысль из головы.

Сегодня утром для него ничего не существует.

Совсем ничего.

Кроме бега.

Он идет к двери. И не закрывает ее за собой.

И пускается бежать.

Тогда было холодно, ниже нуля, наверное. В тот день, когда он вышел из дома, вылизав до блеска свою комнату, сам не зная зачем, даже не осознавая, машинально расставляя все по местам, чтобы было чисто, аккуратно и окончательно, чтобы не оставлять ничего недоделанного.

Мама повезла Оуэна к психологу, папа работал на кухне. Сет спустился в гостиную. Взгляд наткнулся на жуткую дядину картину, откуда навеки застывшая в агонии лошадь, кося бешеным глазом, смотрела вслед закрывшему за собой дверь Сету.

До берега было добрых полчаса пути, небо грозило просыпаться снегом в любую секунду, но почему-то не делало этого. Море сегодня было не такое страшное, как обычно зимой. Волны тише, но все еще злые, все еще жадные. Пляж, как обычно, каменистый.

Постояв минуту, Сет начал снимать кроссовки.

Он бежит к станции, оставляя следы на подсохшей грязи; отвыкшие от таких упражнений ноги скрипят и стонут. Сет поворачивает на лестницу между домами, срезая путь.

Вот и первые капли пота, жгут глаза, стекая по лбу. Солнце лупит. Дышать тяжело.

Сет бежит.

И на бегу вспоминает.

Он прибавляет скорости, словно от воспоминаний можно удрать.

Между валунами песок, и Сет, встав на песчаном пятачке, стащил сначала одну кроссовку, затем другую. Аккуратно поставил их рядом, потом, усевшись на валун, стянул носки, свернул и засунул поглубже в кроссовки.

Ему было… не то чтобы спокойно, спокойно — это не то слово, но временами, когда он думал о чем-то еще, кроме носков, которые нужно свернуть поаккуратнее, на него накатывало почти что облегчение.

Облегчение — потому что наконец-то, наконец-то, наконец… Наконец не будет этого — этого груза, этой ноши, которую приходится тащить.

Он застыл на миг, пытаясь избавиться от тисков, сдавивших грудь.

Он вздохнул.

Сет перепрыгивает через турникет на станции и взлетает по лестнице на платформу. Не глядя на поезд, он бежит к мостику над путями. Кабана не слышно — наверное, дрыхнет в своей берлоге, укрывшись от жары.

По лестнице, через мостик и вниз с другой стороны.