Больше, чем это

55

Чья-то рука с силой толкает Сета в грудь — Реджинина, судя по немалому весу. Сет валится на перемазанный грязью тротуар. Рядом с Реджиной стоит Томаш, и теперь он смотрит на Сета сверху.

— Что ты сделал? — спрашивает Томаш в ужасе. — Что ты со мной сделал?

— Co się stało?[2] — откликается Сет.

По-польски.

— Что? — не понимает Реджина.

— Что?! — Томаш подскакивает ближе. — Что ты сказал?

Сет садится, качая головой. Он чувствует запах страха в битком набитой каморке; чувствует, как давят обступившие со всех сторон женщины; чувствует волну панического ужаса при виде ружья в руках того человека…

— Я говорю… — повторяет Сет, на этот раз по-английски, но Томаш бьет его по лицу, и повязка на руке совсем не смягчает удар.

— Ты не имеешь права! — Томаш с яростью молотит его, а Сет, оцепенев, даже не прикрывается, и из носа уже вовсю льется кровь. — Это личное! Ты не имеешь права туда лезть!

— ЭЙ! — Реджина хватает Томаша за руки и словно укутывает всем своим массивным телом в смирительную рубашку, но мальчишка по-прежнему буравит Сета возмущенным взглядом, крича: — Это не твое!

— Может, мне кто-нибудь объяснит, что происходит? — Взгляд Реджины упирается в затылок Томаша. — И почему у Томми мигает огонек?

— Не знаю. — Сет поднимается и вытирает залитый кровью подбородок. — Не знаю, что случилось. Я просто дотронулся, и…

— Я здесь! — кричит Томаш. — Не притворяйся, что меня тут нет.

— Прости, Томаш. За все. Я не знаю, как так вышло. Я совершенно не хотел…

— Это не твое было! — повторяет Томаш.

— Что именно? — спрашивает Реджина у Сета, не выпуская Томаша из рук.

— По-моему, — говорит Сет, — это личное.

Тут Томаш кривит губы и начинает плакать по-настоящему. Колени у него подламываются, он повисает у Реджины в руках и, зажмурившись, выдает длинные фразы на польском.

— Ну, правда, что случилось-то? — допытывается Реджина, прижимая Томаша к себе. — Можешь не рассказывать, что ты увидел, но ты дотронулся до его затылка, а потом вы оба просто застыли. Словно в астрал вышли.

— Не знаю, — разводит руками Сет.

— Ну, еще бы! — со злостью бросает Реджина.

— Реджина…

— Я не на тебя сержусь. Я сержусь на это уродское место. Вот ты вроде бы все вспомнил, а я до зарезу хочу узнать правду, но правда здесь — это лишь новые мучения. Больше в нашей жизни ничего не происходит. Только сюрпризы за каждым углом, один страшнее другого…

— Вы были приятным сюрпризом, — произносит Сет вполголоса.

— …и погода не поддается никакой логике, и какой-то бессмертный фрик в черном костюме за нами гоняется, и… Что ты сказал?

— Я говорю, вы были приятным сюрпризом. Оба.

Томаш, всхлипывающий Реджине в футболку, косится на Сета одним глазом.

Сет вытирает нос.

— Слушайте, — начинает он и тут же, умолкнув, проводит рукой по стриженой голове, нащупывая шишку у основания черепа.

Она там, она мигает, но ответ на вопрос «почему?» все еще где-то в каше воспоминаний. Получается, Сет по-прежнему не знает ничего и наверняка может утверждать лишь одно: сейчас, в эту секунду, он тут, с Томашем и Реджиной. И кажется, он перед ними в неоплатном долгу.

— Я покончил с жизнью, — говорит он.

Сет выдерживает паузу, проверяя, слушают ли его. Слушают.

— Я вошел в океан. Разбил плечо о скалу, потом раскроил череп о ту же скалу, в той точке, где мигает. — Еще пауза. — Но это не случайно вышло. Я сам расстался с жизнью.

Реджина молчит.

— Мы чуть-чуть догадывались, — шмыгая носом, признается Томаш.

— Вот. И в тот день, когда вы меня перехватили, не дав добежать до этого типа в фургоне, я… — После секундного колебания Сет продолжает решительно: — Я собирался повторить это еще раз. Я знаю Мейсонов холм. Знаю, откуда можно сброситься. Это я и хотел сделать. — Он сплевывает стекающую по носоглотке кровь. — Так что я не шучу, вы правда были приятным сюрпризом. Хорошим. Настолько хорошим, что даже не верится. Даже сейчас. И я прошу прощения. За то, что пришлось вам врать. За то, что отправился в тюрьму. И за то, что я подсмотрел, Томаш. Я не нарочно.

Томаш снова шмыгает носом:

— Знаю. И все-таки. — Вид у него жалкий, уголки губ опущены, нижняя кривится, глаза — словно у глубокого старика. — Ладно. Меня убило не молнией. У нас не было ничего, — продолжает Томаш, уткнувшись взглядом под ноги. — Помните кризис, когда весь мир остался без денег? Даже в виртуале, наверное…

Сет с Реджиной кивают, но Томаш на них все равно не смотрит.