Больше, чем любовь

— Если у тебя родится дочка, у нее будут такие же волосы. Ты когда-нибудь думала об этом? Представляла себе, каким будет наш ребенок?

Дженна не отвечала. Ее поразило определение «наш ребенок». Он никогда так не говорил, хотя все время спрашивал ее о ребенке. Для человека, который уверял, что не хочет иметь ничего общего с ребенком, Спенсер проявлял повышенный интерес к будущему ребенку Дженны. Но он никогда не называл его «нашим».

Это напомнило ей, что он стал говорить не «иметь секс», а «заниматься любовью». Для нее это имело смысл, потому что она его любила. Но ведь Спенсер ее не любил, во всяком случае, в его жизни она занимала второе место после его работы, в лучшем случае.

Она подумала, что в ноябре он уедет поднимать сокровища со своего испанского галеона. А на следующий год уедет куда-нибудь в другое место. К тому времени ее ребенок уже появится на свет. И от этой мысли ей стало спокойно и безмятежно.

— Когда я была маленькой, у меня были кудряшки. Так что, будет это мальчик или девочка, у него будут кудрявые волосы. И темные. У нас обоих темные волосы. И кожа цвета сливок.

— У меня она вовсе не такая.

— Нет, такая.

— Где это?

Она повернула к нему голову.

— В паху.

— Все-то ты замечаешь!

— Угу.

Она знала тело Спенсера лучше своего. И рассматривала его более смело, особенно когда он лежал вот так, растянувшись во весь свой рост.

Он проворчал:

— Если это будет девочка, то она станет настоящей красавицей, и за ней будут бегать мальчишки. Тебе придется внимательно следить за ней, Дженна. Я знаю, каковы эти парни. Я сам в юности был грубым и буйным.

— В юности? — насмешливо переспросила она.

— Сейчас только и говорят, что о безопасном сексе, но молодые ребята думают, что будут жить вечно.

Дженна не могла заглядывать так далеко вперед, когда еще столько предстояло пережить. Она вытерла с тела остатки влаги и взяла бутылочку с лосьоном, которую всегда носила с собой. Первое время Спенсер смеялся над ней, говорил, что лосьон для тела на острове не к месту, но потом сам напоминал ей захватить его.

— В наши дни трудно растить ребенка, — продолжал он. — Даже если родителей двое. Ты уверена, что справишься с этим одна?

— Угу. — Она втерла лосьон в кожу ног, затем живота.

— Младенцы полностью беспомощны. Им нужна постоянная забота. Тебе это не будет трудно?

— Не труднее, чем любой другой матери.

— Как ты будешь ходить с ним куда-нибудь? Дети плачут от любого пустяка.

— Они плачут, если голодны, устали или намочили пеленки. Я позабочусь о том, чтобы мой ребенок от этого не страдал, во всяком случае, недолго и если я куда-то возьму его с собой. — Она втирала лосьон в кожу плеч.

— Ты будешь носить его на спине в этих переносках?

Она засмеялась:

— Это будет забавно.

— Но как ты поместишь его туда? Разве тебе не понадобится помощь?

— А разве тебе нужна помощь, когда ты надеваешь рюкзак на спину?

— Нет.

Она улыбнулась и снова занялась лосьоном, но думала о его расспросах. В нем что-то происходило. Если он намекал, что ей нужен муж, то ошибался. Если он пытался убедить себя, что дети требуют больше труда, чем того стоят, и поэтому он прав, что не хочет принимать в них участия, то он не требовал бы у нее ободрения. А если он хотел отговорить ее от идеи иметь ребенка, то было уже поздно.

— В тех местах, где я бываю, невозможно иметь ребенка, — заявил он.

Она натирала лосьоном руки.

— И женщину туда не возьмешь, — добавил он.

Она снимала с рук избыток лосьона.

— Иногда я забираюсь страшно далеко от цивилизации, — продолжал он рассуждать. — Там нет ни телефона, ни ванной, ни нормальной постели.

Дженна была уверена, что он пытается оправдать отсутствие у него жены и детей, но его описание ничуть не отличалось от того, что у них было на острове. Правда, она ему не жена, но не возражала против жизни на острове. Она ни разу ни на что не пожаловалась.

— В случае болезни, — продолжал он, — вокруг нет аптеки, чтобы купить лекарство. Если надоест готовить, то и в ресторан не пойдешь. Нет ни кино, ни других развлечений, ни книжных магазинов.

— Похоже, там живется довольно тяжело, — заметила она.

— Именно, тяжело. Иногда мне приходится по несколько дней подряд таскать на себе тяжеленный рюкзак. Женщине, да еще с ребенком, это не под силу. — Он презрительно фыркнул. — Так и представляю себе, как ты останавливаешься в чаще джунглей и кормишь ребенка грудью. Кстати, ты собираешься кормить его грудью?

— Да.

— Ну, там где я бываю, это невозможно. Там слишком тяжело. Зачастую мы остаемся на ногах по двенадцать часов в день. — Он снова фыркнул. — Ты можешь себе представить, каково там женщине в конце беременности?

— Я вообще ничего не могу себе представить, поскольку у меня это первая беременность, — сказала она и испугалась, что выдала себя.

Он молчал, и она осторожно оглянулась на него. Он встревоженно нахмурил брови, и она окончательно струхнула.

— Ты боишься? — спросил он.

— Чего?

— Последнего месяца.

Она облегченно вздохнула:

— Немного.