Больше, чем офис

– Что?!? – взревел, крикнувший: «Браво!», яростно пыхча себе под нос, пытаясь сдуть с него трусики. Видимо напрочь позабыв о наличии собственных рук и их возможностях.

– Вас только что послали,– объяснил мужчина с чрезмерным количеством геля на волосах. – Но вы не вздумайте обижаться. Она, по всей видимости, сошла с ума. Этот – ни о чем кроме секса думать не может. Вот он – некоторое время назад возымел желание выброситься из окна. Я вот стою, гелем истекаю. Все мы тут е..анутые.

– И все идет по плану! – Крикнула женщина и, шмякнувшись на стол, широко раздвинула ноги.

– Я первый! – прогрохотал обладатель вычурных запонок и сального взгляда, и бросился на женщину, расстегивая в прыжке ширинку.

– Ай! Б..ять! – Вдруг заорал Иволгин, схватившись за ушибленную икру и, спрыгнул с подоконника внутрь кабинета.

Из окна показался фрагмент лестницы, а после сияющая каска с не менее сияющим лицом.

– Давай! – Гаркнуло сияющее лицо куда-то вниз. На сцене появился потертый временем пожарный рукав. Последующее пеноизвержение было сопровождено недовольным визгом двух разъединённых тел; радостным возгласом: «Наконец-то смою этот чертов гель!», еще более радостным криком: «Браво, мать вашу! Браво!!!»; и тихим поскрипыванием зубов Иволгина…

***

06:00

«…рвался сюда что есть силы, но здесь ни х..я не красиво…» * – звучала песня, установленная на будильнике телефона Иволгина. Он отключил мобильник, потянулся, протяжно зевнул и не менее протяжно подумал: «Да-а-а, уж…»

* «Некрасиво» – С. Рудаков гр. «Радиопомехи»

Август.

Бессмысленная жара.

16:29

– За окном, под сенью берез, развалилась собака. Развалилась, Прохор Амбросович, не на части. А в том смысле, что спит. Хотя существует небольшая вероятность, что она и не спит вовсе. Если принять во внимание все аспекты, касающиеся, занятой ей позы, то можно сделать определенные выводы, что собака дремлет. Да. Пожалуй, дремлет. Хотя…

– На что вам cдалась эта собака?

– Действительно, на что? Не понимаю. Как и не могу понять, почему это я в свое время в лётное училище не поступил? Сейчас бы был пилотом какого-нибудь пассажирского…

– Позвольте, угадаю, это метафора? На тему, почему люди не летают?

– Да, при чем тут это?!

– А что тогда вы имели в виду?

– Как что? Стюардесс, конечно!

– Прозаично мыслите, коллега.

– Отнюдь, весьма поэтично.

– И в чем заключается поэзия?

– Я бы им стихи посвящал!

– Ну, знаете. Как-то всё это с запахом корысти.

– Думаю, моя корысть подошла бы к их духам!

– А я вот думаю, воображение у вас разыгралось.

– Фантазии?

– Грезы!

– Мечты?

– Даа… Где вы, а где штурвал…

– Нет, нет! Где я, а на штурвале – она!

– Не паясничайте, вам это не идет.

– Да? Вы это серьезно?

– Более чем!

– Чем что?

– Что «что»?

– Мои восторги, Прохор Амбросович! Сумели-таки загнать меня в тупик!

– И как там?

– Угол в девяносто градусов, ничего примечательного. Продолжим?

– Валяйте!

– Что вы, Прохор Амбросович! Мы же не на татами! Не валять, не делать удержание, тем более, я не собираюсь.

– Отрадно слышать.

– А я-то как рад! А меж тем, начал дымиться асфальт. Воздух и так преисполненный духотой, прямо-таки отдает его ядовитыми испарениями. Все чудесно. Так здорово, прекрасно и великолепно…

– Послушайте, я тоже изнываю от жары и так же, как и вы не в восторге, что кондиционер без конца ломается.

– А знаете от чего в восторге я, Прохор Амбросович?

– От чего же?

– От кофе! Ничто меня не одухотворяет так, как кофе! Ну, еще закаты. И снег. И море. И горы…Знаете, Прохор Амбросович, получается, на самом деле много чего меня одухотворяет.

– Рад за вас.

– А то! Вопрос можно?

– Валяй…можно!

– Вы случайно не в курсе, у кого это там арабику отобрали?

– Что?!?

– У меня тут на баночке маленькими черными буковками непечатно: «Кофе с отборной арабикой».

– Боюсь, вы неправильно поняли смысл. Имеется в виду, лучшее…

– Стоп, Прохор, чтоб вас соседи семь дней в неделю заливали, Амбросович!!! Это я неправильно понял смысл? Смысл?!? Я не ослышался? Мне не показалось? И вы – это вы, а не замаскированный под человека инопланетный разум? И…швырните в меня вон тот горшок с бегонией, чтоб я остановился!

– Да-а-а…взрывоопасный вы сегодня!

– Нервный?

– Беспокойный.

– Резкий?

– Местами.

– И есть причины.

– Поведайте, прошу!

– Целых две!

– Да? Думал, больше.

– Ну, конечно, Прохор Амбросович! Тут и дураку ясно, что их было больше! Вам, кстати, ясно?

– Эм-м-м-м…да.

– Сотни, их было – сотни! Но как-то…забыл, знаете ли? Только эти две и помню. Правда, скажу вам только одну.

– Досадно.

– Вторая, пусть останется тайной для вас, да и для всех остальных.

– Унесете эту тайну в могилу?

– Кто вам такое сказал? Я вообще в могилу не хочу! Ну, так причина! Вы тут, любезнейший Прохор Амбросович, заявляете, что я смысл, видите ли, не правильно понял. Вы что же, считаете, что он существует?

– Кто «он»? Смысл?

– Нет, это я о том настенном календаре! Конечно, смысл!

– А вы иначе думаете?

– Думаю! И считаю! И полагаю! Доводы, конечно, не раскрыты, но зато какой утвердительный ряд получился, а, Прохор Амбросович?