Больше чем просто дом

После капустника старшее поколение удалилось, на полу захлюпали пивные лужи, и вечер утонул в традиционном разгуле. Но Билл, посерьезнев, переоделся в полотняный костюм, минут десять поглазел на происходящее и вышел из душного зала. На ступенях у входа толпились желающие глотнуть разреженного воздуха, а любители пения сгрудились на углу, вокруг фонарного столба. На другой стороне улицы темнела громада клиники, вокруг которой вращалась вся жизнь. Между платным стационаром имени Святого Михаила и бесплатной лечебницей имени Уорда поднималась полная луна.

Та девушка — она явно спешила — поравнялась с гуляками у фонарного столба в тот же миг, что и Билл. Одета она была в темное платье и темную шляпку с мягкими полями; однако у Билла почему-то сложилось впечатление, будто одежда ее отличалась пусть не веселой расцветкой, но стильным фасоном. Все произошло в считаные мгновения: тот молодой человек — не имеющий отношения в великому братству, как сразу отметил Билл, — развернулся и буквально бросился к ней в объятия, как ребенок к матери.

Едва удержавшись на ногах, девушка испуганно вскрикнула, и вся компания засуетилась.

— Вы не пострадали?

— Нет-нет, — выдохнула она. — Наверное, он не в себе — даже не понял, что вцепился в девушку.

— Мы его сейчас оттащим в приемный покой — пусть-ка проглотит желудочный зонд, если сумеет.

Билл Талливер машинально зашагал рядом с девушкой.

— Вы точно не пострадали?

— Нет-нет, все в порядке.

Она не могла отдышаться; грудь ее, расточавшая извечные обещания, вздымалась, будто ловя последний в этом мире воздух.

— Вот влипла… и поделом… так мне и надо, — выдохнула девушка. — Я сразу поняла: студенты. Не нужно было сегодня идти этой дорогой.

Темные, заправленные за уши волосы доходили ей до плеч. Она неудержимо рассмеялась.

— Он был таким беспомощным, — выговорила она. — Бог свидетель, я повидала множество беспомощных мужчин… сотни… абсолютно беспомощных, но никогда не забуду, какое у него было выражение лица, когда он решил на меня… опереться.

Темные глаза сверкнули весельем, и Билл понял, что она вполне уверена в себе. Не отрывая от нее взгляда, он все больше убеждался в ее красоте и в конце концов, не связанный с нею ни единым словом, ни даже официальным знакомством, потянулся к ней всем сердцем, завороженный улыбкой, что изогнула ее губы и оживила щеки…

Все это заняло не более трех-четырех минут — ровно столько они шагали рядом, но лишь некоторое время спустя он осознал, сколь глубокое впечатление произвела на него незнакомка.

Они миновали похожий на собор административный корпус, и тут рядом с ними притормозил открытый кабриолет, из которого выскочил мужчина лет тридцати пяти. Девушка бросилась к нему.

— Говард! — воскликнула она в радостном возбуждении. — На меня тут покушались. Возле «Кокцидиана» было студенческое гулянье…

Мужчина резко развернулся в сторону Билла Талливера.

— Это один из тех? — угрожающе спросил он.

— Нет-нет, он ни при чем.

Билл его узнал: это был доктор Говард Дэрфи, блестящий молодой хирург, факультетский сердцеед и щеголь.

— Если вы приставали к мисс…

Она его остановила, но Билл успел гневно бросить:

— Не имею такой привычки.

Доктор Дэрфи не успокоился; всем своим видом показывая, что Билл как-то причастен к покушению, он сел в автомобиль; девушка устроилась рядом.

— Счастливо, — бросила она. — И спасибо.

Во взгляде, адресованном Биллу, блеснул дружеский интерес, и, перед тем как автомобиль сорвался с места, ее глаза подали ему знак: чуть сощурились, а потом широко распахнулись, намекая на особенные отношения. «Еще увидимся, — будто бы говорила она этим взглядом. — Ты отмечен. Ничего невозможного нет».

Под приглушенные фанфары нового двигателя она улетела назад, в весеннюю ночь.

II

В июле Билл готовился переступить порог клиники в составе группы новоиспеченных докторов. Вместе со своим однокурсником Шоутцем он провел пару месяцев на острове Мартас-Винъярд, где купался и рыбачил, а потом, пышущий здоровьем и энтузиазмом, вернулся, чтобы приступить к работе.

Мощенная красным кирпичом площадь плавилась под солнцем Мэриленда. Билл вошел через главное здание, где гигантский Христос осенял вестибюль мраморным жестом милосердия. В эти же двери тридцать лет назад молодым интерном входил отец Билла.

Внезапно Билла как ударило; от прежнего спокойствия не осталось и следа; он перестал понимать, зачем оказался в этом месте. Стоявшая под сенью статуи темноволосая девушка с огромными лучезарными глазами шагнула вперед, задержала на нем взгляд ровно настолько, чтобы лишить его рассудка, а потом с импульсивным «привет!» упорхнула в какой-то кабинет.

Потрясенный, выбитый из колеи, опешивший, растерянный, он все еще смотрел ей вслед, когда его окликнул профессор Нортон:

— Если не ошибаюсь, Уильям Талливер Пятый…

Билл порадовался, что его привели в чувство.

— …заинтересовался девушкой доктора Дэрфи, — закончил Нортон.

— Чьей девушкой? — встрепенулся Билл, но тут же спохватился. — Ох, здравствуйте, профессор.

Профессор Нортон решил поупражняться в остроумии, коим был не обделен.