Больше чем просто дом

Воровато озираясь, Гарри подошел к чистильщику обуви и осторожно положил ему в руку десять центов. Отбежав на безопасное расстояние и удостоверившись, что мальчишка озадаченно положил мелочь в карман, Гарри мысленно поздравил себя. Ему осталось раздать всего каких-то двадцать четыре доллара девяносто центов! На волне недавнего успеха у Гарри родился план. Гарри остановился у газетного киоска и на глазах у продавца уронил на прилавок два доллара и нырнул в толпу. Несколько минут он бежал не останавливаясь, а потом пошел шагом. Он шествовал, мысленно похлопывая себя по плечу, сгибающиеся под тяжестью свертков прохожие провожали его удивленными взглядами, и вдруг он услышал позади прерывистое тяжелое дыхание, и тот самый киоскер, которого он только что покинул, всучил Гарри его двухдолларовую купюру и скрылся в мгновение ока.

Гарри уныло тащился дальше, утирая вспотевший лоб. Правда, он избавился от двадцати пяти центов, бросив их в щелку ящичка для детей-сирот. Гарри пытался протиснуть туда пятьдесят, но щель была слишком узкая. Первую существенную сумму в два доллара он оставил Санта-Клаусу из Армии спасения и стал зорко осматриваться по сторонам, выискивая его коллег, но время было уже позднее, и все Санты разошлись по домам — так Гарри больше ни одного и не встретил.

Когда он пересек Юнион-сквер, после получаса кропотливого труда у него осталось только пятнадцать долларов. С неба валил мокрый снег и превращался в жижу, едва коснувшись асфальта. Легкие бальные туфли Гарри промокли, в них хлюпала вода, просачиваясь наружу при каждом шаге.

Добравшись до Купер-сквер, он свернул на Бауэри. Толпа на улицах стремительно редела, магазины закрывались, продавцы расходились по домам. Какие-то юнцы принялись было насмехаться над Гарри, но он поднял воротник и побрел прочь. В ушах у него звучало насмешливо, но добродушно: «Блаженнее давать, нежели принимать».[77]

Выйдя на Третью авеню, Гарри пересчитал оставшиеся деньги. Вышло три доллара семьдесят центов. Сквозь снежную завесу он разглядел под фонарным столбом двоих. Это была удача. Между ними он и разделит эти три доллара семьдесят центов! Гарри подошел к ним и тронул одного за плечо. Тот — тощий, неказистый парень — подозрительно обернулся.

— Не хотите ли получить немного денег, ребята? — произнес Гарри свирепо, злясь на всех гуманистов на свете и на Дороти в частности.

Парень угрожающе развернулся к нему всем телом.

— О! — ухмыльнулся он. — Да ты из тех стукачей, которые прикидываются доброхотами, а потом закладывают нас как попрошаек. А ну-ка, Джим, давай покажем ему, кто мы такие.

И они показали ему. Они его били-колотили, они свалили его с ног и попрыгали по нему, они растоптали его шляпу и разодрали пальто. А Гарри, задыхаясь и отбиваясь что было сил, барахтался в грязи и думал о тех людях, которые еще недавно желали ему веселого Рождества. Да… определенно, Рождество выдалось веселее некуда.

Мисс Дороти Хармон захлопнула книгу. Был уже двенадцатый час, а Гарри не возвращался. Что же его так задержало? Наверное, он все бросил и давным-давно ушел домой. Она потянулась, чтобы погасить лампу, и вдруг снаружи послышался грохот, как будто бы кто-то упал.

Дороти бросилась к окну и приподняла шторку. Там, за окном, на четвереньках ползла запорошенная снегом кошмарная карикатура на мужчину — без шляпы, без пальто, без воротника и без галстука. Это был Гарри. Он отворил дверь и ввалился в гостиную, оставляя за собой влажный снежный след.

— Ну? — сказал он вызывающе.

— Гарри, — ахнула она, — неужели это ты?

— Да, Дороти, — произнес он торжественно, — это я!

— Что… что случилось?

— О, пустяки. Я просто раздавал двадцать пять долларов.

Гарри плюхнулся на диван.

— Но, Гарри, — она запнулась, — у тебя заплыл глаз.

— Ах, глаз? Дай-ка вспомнить. Это случилась на двадцать втором долларе. У меня возникли некоторые сложности с двумя джентльменами. Впрочем, после все разъяснилось, и мы завязали знакомство. Потом мне повезло, и я бросил два доллара в шляпу слепому нищему.

— Ты весь вечер раздавал деньги?

— Вот именно, дорогая моя Дороти, я весь вечер раздавал деньги. — Он встал, стряхнув сугроб с плеча. — Мне действительно пора идти. Меня снаружи ждут двое… э-э… друзей.

Он поплелся к двери.

— Двое друзей?

— А что? Ну… это… э-э… те самые джентльмены, с которыми у меня возникли сложности. Мы пойдем ко мне домой, чтобы вместе встретить Рождество. Отличные ребята, хотя поначалу и кажутся чуть грубоватыми.

Дороти коротко вздохнула. На мгновение повисла тишина. Потом он обнял ее.

— Дорогуша, — прошептал он, — без тебя ничего этого не было бы.

Минуту спустя он уже вприпрыжку спускался по лестнице, а потом плечом к плечу со своими друзьями зашагал во тьму.

— Доброй ночи, — крикнул он на прощанье, — и веселого Рождества!

Боль и Христианская наука [78]