Больше чем просто дом

— Не шути так, Томас, — сказала мать, и глаза у нее распахнулись чуть ли не на все лицо. — Джордж коварен, у него извращенное сознание.

— И я стал бы таким, если бы ты не вырвала меня из его цепких лап, а твой сын станет Джорджем номер два, если в его лета будет слушать подобные разговоры.

На этих словах завеса тайны впервые упала на дядю Джорджа.

Бессвязная и обрывочная информация на эту все более захватывающую тему постепенно укладывалась в мое сознание на протяжении следующих пяти лет, словно фрагменты картинки-головоломки. И вот вам законченный портрет дяди Джорджа под углом зрения семнадцатилетнего юноши: Ромео и волокита, помесь Байрона с Дон Жуаном и Бернардом Шоу с легким налетом Хэвлока Эллиса[122] в придачу. Ему было около тридцати лет, он семь раз был помолвлен и пил гораздо больше, чем следовало бы приличному человеку. Гвоздем программы были его отношения с женщинами. Короче говоря, дядюшка был далеко не идеалист. Он написал несколько романов, все кончались плохо, и в каждом главной героиней была выведена какая-нибудь женщина. Некоторые из них были недобродетельны. По-настоящему положительных героинь в его книгах не было вовсе. Он собрал довольно причудливый сонм Лаур в качестве муз для своего изощренного Петрарки, потому что писать он умел, и писал хорошо.

Дядя Джордж принадлежал к тому типу авторов, которые каждую неделю получают десятки писем от адвокатов, людей в летах и фанатичных молодых женщин, упрекающих его в том, что он «толкает свой талант на панель» и «на мелочи разменивает драгоценный литературный дар». На самом деле ничего подобного. Нет, вполне вероятно, что он мог бы писать намного лучше, избрав для творчества менее скользкую тему, но даже то, что он уже издал, пользовалось громадной популярностью, и, что самое странное, не только среди рядовых потребителей порочного чтива — восторженных продавщиц и сентиментальных коммивояжеров (в потакании низменным вкусам коих его неоднократно упрекали), но и среди, так сказать, академических и литературных кругов страны. Его искусная бережность в обращении с натурой (то есть все, что угодно, кроме белой расы), его отлично прорисованные мужские типажи и отточенно-циничное жало остроумия снискали ему множество приверженцев. В самых уравновешенных и строгих рецензиях он был отнесен к разряду «перспективных писателей». Оптимистически настроенные критики пророчили ему создание длинных психопатических новелл и унылых романов в немецком духе. Однажды его назвали «американским Томасом Гарди», и несчетное число раз он бывал наречен «современным Бальзаком». Его подозревали в том, что он таскает в кармане пальто величайший американский роман, пытаясь подороже продать его разным издателям. Однако ни содержание, ни стиль со временем не становились лучше, и публика обвиняла его в том, что он «исписался».

Он жил в одной квартире с незамужней сестрой, и та год за годом сидела, седея, с каплями брома в одной руке и телефонной трубкой в другой, принимая неистовые телефонные звонки от разных женщин. Ибо Джордж Ромберт по меньшей мере раз в год влипал в историю. Его именем пестрели колонки скандальной светской хроники. Как ни странно, большинство интрижек у него случалось с дебютантками, что приводило в праведную ярость бдительных матерей. Видимо, поскольку он умел с самым серьезным видом болтать самую возмутительную чепуху и был весьма заманчивой партией в финансовом смысле, многие решались на такое рискованное предприятие.

Несмотря на то что, сколько я себя помнил, мы жили на Востоке, всегда само собой разумелось, что дом — это некий преуспевающий город на Западе, за почву которого до сих пор держались корни нашего семейного древа. Двадцати лет от роду я впервые приехал в этот город, где и состоялась моя единственная встреча с дядей Джорджем.

Я обедал в доме у своей тетушки, очень храброй, добросердечной старушки, которая, как мне показалось, не без гордости упомянула, что внешне я похож на Джорджа. Мне были предъявлены его фотографии с младенчества и по сю пору в разных ракурсах: «Джордж в Андовере на заседании ИМКА» — кожа да кости, «Джордж в Уильямсе, в центре „Иллюстрированного литературного журнала“», «Джордж в качестве предводителя своего братства». Затем тетушка вручила мне альбом, в котором перечислялись все дядины достижения и хранились все рецензии на его книги.

— Его все это совершенно не заботит, — пояснила она.

Я восхищался, засыпал тетю вопросами и помню, как, покидая ее квартиру, чтобы разыскать дядю Джорджа в клубе «Ирокез», думал о том, что, в сравнении с угнетающим мнением моих родителей и восторженным суждением тетушки, мое собственное представление о дяде Джордже было весьма запутанным, если не сказать больше.