Больше чем просто дом

Что Фил оттолкнул ногой газету — это было только к лучшему: в статье сквозили намеки на буйный кутеж Дика в баре: так прошел один из множества известных Филу развеселых вечеров последнего времени. Фил вздохнул с облегчением, потому что эта слабость угрожала счастью девушки, которую он любил; но вместе с тем его не покидало острое чувство жалости, хотя он и понимал, что этот красавец просто маскировал свою неприспособленность к жизни то одной эскападой, то другой; однако же благоразумие подсказало Филу, что не стоит лишать Джулию иллюзии, будто она вытащила человека из грязи.

Год спустя, перед их свадьбой, возник один неловкий момент, когда она сказала:

— Ты ведь будешь считаться с теми чувствами, которые у меня были и остаются к Дику, правда, Фил? И не только из-за его внешности. Я в него поверила и в некотором смысле оказалась права. Он сломался, но не согнулся, он был пропащим, но не злонамеренным. Я поняла это сердцем, как только его увидела.

Фил поморщился, но ничего не сказал. Возможно, там были дела посерьезнее. Лучше уж не трогать то, что осталось в глубине ее сердца и в морской пучине.

Ледяной прием [19]

I

Кое-где в затененных местах еще таились пролежни снега, густо испещренного угольными оспинками, однако мужчины, вынимавшие из окон наружные рамы, уже работали без пиджаков, а на открытых участках почва быстро подсыхала и твердела.

На городских улицах одежда яркой весенней расцветки пришла на смену угрюмым шубам, хотя изредка еще встречались старики в зимних шапках мышиного цвета с клапанами на ушах. В этот день Форрест Уинслоу разом избавился от воспоминаний о тягостно-долгой зиме — как иные выкидывают из головы мысли о невзгодах, болезнях и войнах — и с легким сердцем приготовился встретить летний сезон, припоминая по прошлым годам все связанные с ним удовольствия: гольф, плавание, катание на яхте и т. п.

Восемь лет Форрест провел на Восточном побережье, где учился в школе, а затем в колледже; теперь он вернулся, чтобы работать в компании своего отца в одном из самых крупных городов Миннесоты. Он был красив, популярен среди сверстников и, пожалуй, чересчур избалован для выходца из консервативной среды, так что этот год, проведенный в родных краях, обернулся для него ощутимым понижением статуса. Придирчивость и дотошность, которые он проявлял при выборах новых членов «Свитка и ключа»,[20] теперь могли пригодиться разве что при сортировке пушнины; рука его, некогда щедро выписывавшая чеки для студенческих балов и банкетов, этой зимой два месяца проболталась в повязке (легкая форма контактного дерматита). Вне работы Форресту случалось общаться с девушками из местных семей — многих он знал с самого детства, — но они были ему неинтересны. Зато появление в городе кого-нибудь из «большого мира» вызывало у него всплеск лихорадочной активности, сразу сходившей на нет после отъезда именитого гостя. В целом ничего существенного в его здешней жизни не случалось; но долгожданный летний сезон обещал перемены.

В тот самый день, когда весна вступила в свои права — готовая тут же смениться летом, что характерно для миннесотского климата, — Форрест выбрался из своего «форда-купе» перед магазином грампластинок и вальяжно проследовал внутрь.

— Мне нужно кое-что из новых записей, — объявил он продавщице, а уже в следующий миг в его гортани как будто взорвалась миниатюрная бомба, вызвав прежде незнакомое, почти болезненное ощущение вакуума в верхней части диафрагмы; причиной столь странной детонации явилась девушка с золотистыми волосами, стоявшая у прилавка.

Она напоминала сноп спелой пшеницы — но не из тех, что вяжутся наспех при уборке урожая, а изящный декоративный сноп, созданный как произведение искусства. Лет девятнадцати, одета дорого и со вкусом; Форрест никогда прежде ее не видел. Она тоже посмотрела на него, задержав взгляд чуть дольше необходимого; и было в ней столько спокойной уверенности, что Форрест тотчас лишился своей — «…ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет».[21] Затем она отвернулась и продолжила изучение каталога.

Форрест сверился со списком, который прислал ему друг из Нью-Йорка. Как назло, первой в нем значилась вещица под названием «Когда ву-ду-ду встретит бу-бу-бу-буп, недалеко и до ча-ча-ча-ча». Прочтя это, Форрест пришел в ужас. Трудно было вообразить шлягер с более глупым и пошлым названием.

Между тем девушка обратилась к продавщице:

— У вас есть балет Прокофьева «Блудный сын»?

— Надо будет поискать, мадам, — сказала продавщица и выжидательно посмотрела на Форреста.

— «Когда ву…», — начал он и запнулся. — «Когда ву-ду…»

Все тщетно — он был просто не в силах произнести такую чушь в присутствии этой нимфы спелых полей.

— Нет, это пропустим, — быстро сказал он, переходя к следующему пункту списка. — Дайте мне «Обними…».

И он снова запнулся.

— «Обними меня и чмокни»? — догадалась продавщица, судя по всему хорошо знавшая эту песенку. Такое совпадение вкусов в данной ситуации показалось ему унизительным.