Больше, чем враги

Я живо представила себе мускулистого Гюнтера с тщедушной (дабы не уронить после первого же шага) красоткой на руках. Поминая вполголоса всех демонов, он осторожно поднимался по лестнице, старательно нащупывая ступеньки, чтобы не упасть ненароком. Красотка в его руках закатывала в экстазе глаза и закрывала обзор копной белокурых волос. Обуянные жаром чресла нестерпимо зудели, и Гюнтер мечтал о купании в прохладном водоеме или хотя бы о ванне, но сцепил зубы и мужественно переносил все ниспосланные ему дядюшкой испытания. Ванна, надо полагать, до "утоления желания" Гюнтеру не грозила. Что же, придется бедолаге постараться управиться побыстрее.

– "Она сжала в ладони символ его мужественности и принялась уверенно поглаживать своей нежной маленькой ручкой".

Я растерянно моргнула. Вроде бы Гюнтер в этот момент поднимался по лестнице? Тогда проделать подобный трюк его любовнице было бы затруднительно. Или он уже успел добраться до спальни и сгрузить свою ношу на кровать? Об этом Вильгельм не упомянул.

– "Он набросился на нее, как изголодавшийся зверь. Трепещущее лоно распахнулось навстречу его пылающему орудию страсти и приняло в свои тугие объятия".

Я закашлялась. Этак и обжечь ведь несчастную можно, пылающим-то орудием. Магда, внимавшая дядюшке с раскрасневшимися щеками и горящими глазами, шикнула на меня.

– Тише, Тиа, – прошипела она едва слышно. – Ах, такая горячая сцена!

– Я больше не буду, – покаянно произнесла я.

Дядюшка, похоже, решил не обращать на меня внимания и вещал дальше:

– "Он с каждым разом все сильнее и сильнее врезался в глубины ее податливого тела, вырывая у нее сладострастные стоны".

После этой фразы я всерьез обеспокоилась судьбой героини. Мне описываемое действо показалось больше похожим не на занятие любовью, а на особо извращенную пытку. Дальнейшие слова Вильгельма только убедили меня, что с девицей далеко не все в порядке.

– "Она вся превратилась в одно пылающее желание. Раскаленный жезл, пронзающий ее плоть, исторгал хриплые крики из ее беломраморной груди с налившимися алой краской вершинками. Гюнтер страстно зарычал, и влюбленные забились в нескончаемых судорогах. Весь мир вокруг рассыпался на осколки, но ни одному из них не было до этого никакого дела. Они ослепли и оглохли от наслаждения".

Похоже, дядюшка описывал некую неведомую болезнь, к тому же заразную, раз уж она поразила сразу обоих любовников. Пока я размышляла над странными симптомами: слепота, глухота и судороги, Магда восторженно произнесла:

– Я так и знала, так и знала, что Он – это Гюнтер!

И захлопала в ладоши, довольная своей догадливостью. Вильгельм смутился.

– Ну вот, все-таки проговорился. Но вы ведь никому не расскажете? Это тайна. Коммерческая, как я уже упоминал.

Я никак не могла понять, к чему делать тайну, да еще и коммерческую, из того, что и во втором томе дядюшкиного шедевра неутомимый Гюнтер будет предаваться любовным утехам, но Магда восприняла просьбу нашего новоявленного гения со всей серьезностью.

– Я буду нема! У меня никто не сможет вырвать эти сведения даже под пытками! А нельзя ли узнать, с кем именно Гюнтер был в этой сцене? Я никому-никому не скажу.

И она умоляющим жестом сложила ладони перед грудью.

– Я даже не знаю, – кокетничал дядюшка. – Все-таки издательство, обязательства, знаете ли. Но ради почетной председательницы клуба я, так и быть, пойду на некоторые нарушения. Только никому-никому, договорились? Это будет наш секрет.

На мгновение мне показалось, что Магда сейчас завизжит от восторга, будто маленькая девочка. Но нет, она только устремила на дядю восторженный взгляд и прошептала:

– Это Эльза, да?

– А вот и не угадали, – невесть почему развеселился дядюшка. – Это Береника.

Кузина выглядела шокированной.

– Как Береника? Она ведь некрасивая! Худая, с плоской грудью и длинным носом.

– Правильно! – Вильгельм просиял. – Это и есть моя гениальная идея. Гюнтер полюбил Беренику не за внешнюю красоту, а за чистоту души и кроткий нрав. А еще за остроумие и дерзость.

В моем представлении дерзость и кроткий нрав плохо сочетались между собой, но Магду подобная характеристика героини не смутила.

– Ах, как это замечательно! – прошептала она. – Действительно, надо любить не за внешность, а за душу.

Если бы мне вдруг захотелось поспорить, то я многое могла бы сказать своим родственникам. И начать с того, что к концу десятого тома Гюнтер может поменять еще десяток-другой девиц. Но я чувствовала, что не в силах поддерживать разговор о великом искусстве. Потому я распрощалась, сославшись на неотложные дела, и оставила Магду и Вильгельма вдвоем. Похоже, сами они такому повороту событий только обрадовались.