Больше черного

– Патрисия, – вновь приближаясь к девочке, произнесла гувернантка, – я малая частица этого мира, который настроен не слишком дружелюбно к таким как я, часто приходится быть глухим и слепым, таков удел всех, кто может рассчитывать только на себя.

– Если бы все люди на земле прозрели и подставили вторую щеку под удар, то и удара не последовало бы уже.

Гувернантка, взяв ребенка обеими руками за плечи, долго вглядывалась в карие чистые глаза, будто хотела запечатлеть в памяти этот грустный и умный взгляд девочки. Патрисия улыбнулась ей и обняла. Мисс Пирс сглотнула. Слезы подступили к ее глазам, она, молча, поцеловала девочку, поднялась и вышла прочь из комнаты.

Мисс Кленчарли вздохнула и разжала ладонь, в которой все утро она сжимала небольшой клочок бумаги, обнаруженный ею сегодня под подушкой. Расправив изрядно скомканный лист, она прочла несколько строк, написанных неверной рукой с множеством клякс и помарок: «Дорогая Пэт, когда ты будешь читать мою записку, я, вероятно, буду далеко. Мне очень трудно расставаться с тобой и матушкой, но я решил. Когда я стану знаменитым и вернусь сюда, завоевав новые земли и покрыв свое имя славой, я заберу тебя с собой в мир, где все добры и счастливы. Прощай, мой верный друг, не грусти! Мы обязательно встретимся, я обещаю! Твой Чарли». Несколько слезинок, добавив клякс, упали на записку. Патрисия, вновь сжав бумагу в ладони, взобралась на подоконник, свое излюбленное место, поджав под себя ноги. Острое чувство одиночества и тоски охватили ее и предательские слезы, которые девочка всеми силами пыталась сдержать, полились ручьем, покрывая щеки, обильно усыпанные легкомысленными веснушками.

Мисс Патрисия Кленчарли приходилась единственной дочерью сэру Томасу Кленчарли. Когда-то род Кленчарли, считался славным, но дед сэра Томаса, человек неуравновешенный, склонный к пьянству и интригам, был окончательно совращен с пути истинного мятежным герцогом Монмутом, и послан на плаху. После столь позорной кончины отца, сын его Хьюго Кленчарли, потерял все, кроме ветхого именья Латус–хилл. Жил он в бедности и забвении, жалко радуясь тому, что ему не предъявляют претензий за грехи его недалекого предка. Женившись на некой Мэри Энн Маккин, мистер Хьюго от тоски наплодил детей, кои в свою очередь имели счастье умереть в раннем детстве. Судьбе угодно было оставить в живых только дочь Маргарет, которая вскоре была отправлена в Эдинбург на воспитание к шотландской тетке и сына Томаса, тревожившего тихого Кленчарли своим неуемным дедовским характером.

Умер Кленчарли–старший, даже не дожив до пятидесяти лет. Смерть его была столь же робкой, как и существование, церемония скромной, а присутствующие весьма немногочисленны.

Сэр Томас получил в наследство долги и Латус–хилл, приносящий в большей мере убытки. И его это не устраивало. Он был полон решимости действовать. Он мнил себя финансовым гением. И вскоре Томас Кленчарли продемонстрировал свои таланты всей Англии, ввязавшись в один нелицеприятный проект в королевских колониях, но авантюра, на удачу, оказалась успешной и обогатила не только его самого, но и королевскую казну. Он поправил свои дела, восстановил поместье, к его имени пришлась приставка «сэр», и, прикупив земель, он женился. На поприще Гименея, правда, с точки зрения общества, сэр Томас дал маху, совершив мезальянс. Но молодой супруг был счастлив. Дочь спившегося и всеми забытого полковника королевской кавалерии была хорошенькой, доброй и непритязательной. Но родами, производя на свет малышку Патрисию, она умерла.

Томас Кленчарли горевал долго и тяжело, но даже безутешное горе не заставило его отказаться от новых финансовых приключений. Громкое дело с «Благотворительной корпорацией» прозвучало заключительным аккордом в его карьере. Имя Кленчарли стояло не последним в списке замешанных в сей неблаговидной и грязной авантюре высокопоставленных лиц. То был крах. Репутация погибла навсегда, имущество пошло с молотка.

Но не все святые отвернулись от сэра Томаса. В самый отчаянный момент, когда Кленчарли подумывал пустить пулю в лоб, пришла помощь в лице его университетского друга Джонатана Гуилхема.

Когда–то, в Кембридже, судьба свела двух совершенно разных молодых людей. Кленчарли сам пробивал себе дорогу, а Гуилхем мчался по проторенному пути в крепкой карете с гербом. Отец Кленчарли лежал в могиле всеми забытый; предок Гуилхема заседал в палате лордов, имел обширные земли и безупречную репутацию.