Больше не плачь, мой робот (СИ)

Девочка уставилась на Сорелла с неприкрытым разочарованием в глазах. Не говоря ни слова, она повернулась и спрятала лицо в складках материного платья.

Старший Сорелл, казалось, был ошеломлен тем, что увидел. Словно удерживаемый страхом перед тем, как будет принят сам, он стоял, не шевелясь. Плечи его были ссутулены чуть больше, чем когда он вошел.

К счастью, в этот момент прибыли другие гости, отвлекая внимание от тягостной сцены. Это было мое семейство. Вера была разодета как для представления ко двору, а Бет и Андреа, как и следовало ожидать, прихватили своих очередных ухажеров. И Дорис… щеки ее пылали, а вся изящная фигурка излучала радостное возбуждение.

Дорис почти сразу выделила Джимми. Она медленно подошла, шепча его имя. В тот момент я понял, почему молодые люди не интересовали ее, почему она зарылась с головой в книги. Мое беспокойство внезапно возросло, когда меня как обухом по голове ударило осознание, что я больше не сторонний наблюдатель этого странного воссоединения; приход Дорис сделал произошедшие с исследователями изменения личным делом.

И я горячо, всей душой надеялся, что в этот раз все будет по-другому. Не могут же все исследователи одинаково реагировать на людей, которых когда-то знали и любили. У кого-то из них должны же были остаться хоть какие-то человеческие чувства. Если бы Джимми только улыбнулся, если б только сделал хоть что-то, а не просто высокомерно взирал на девушку, которая ждала семь лет…

Я всегда был ближе с Дорис, чем с Бет и Андреа. В каком-то смысле Дорис заняла место сына, которого у меня никогда не было. Ее благополучие всегда особенно заботило меня, и я с немалой тревогой наблюдал, как она посвящает лучшие годы своей жизни учебе, не интересуясь ничем, что обычно увлекает красивую девушку. И теперь, прозрев, я в душе молился, чтобы она не слишком страдала, что эти семь лет были потрачены впустую.

Дорис остановилась. Ее широко открытые глаза были устремлены на Джимми. В них отражалось замешательство и растущая тревога.

Он тоже смотрел на нее, его губы приоткрылись, и мне показалось, что на лице его мимолетно проступила внутренняя борьба эмоций, как будто он силился вспомнить то, что забыл, пытался отыскать старые чувства… и не смог. Тень соскользнула на его черты – тень из инопланетного мира.

Джимми серьезно поклонился.

– Здравствуй, Дорис, – сказал он.

Дорис закусила нижнюю губу и вся как будто поникла. Она, казалось, была настолько потрясена, что не могла даже заплакать. А через секунду она выпрямилась – и улыбнулась.

– Привет, Джимми. С возвращением тебя. – Затем она подошла ко мне, и я обнял ее. Боль, которую она, должно быть, испытывала, я ощутил, как свою собственную.

Затем пришли жена и двое детей Уитона, мальчик и девочка лет семнадцати-восемнадцати. Все повторилось. Затем то же самое было с матерью, отцом и братом Лаудера, которые появились через некоторое время с несколькими друзьями.

Пирс делал все от него зависящее, чтобы отвлекать внимание. Развлекать. Он представлял одну группу другой, распорядился принести освежающие напитки и метался туда-сюда, пытаясь дать начало разговорам. Мы с Трейном присоединились больше из сочувствия к Пирсу, чем из искреннего желания общаться. Даже Роуи, казалось, понимал цель, которая двигала нами, ибо он, спрятав поглубже свои душевные муки, начал нам помогать.

Пирс попытался втянуть исследователей в общение, но без особого успеха. Они либо пропускали, либо вовсе игнорировали намеки, отвечая только на прямые вопросы, да и то с серьезным поклоном и несколькими короткими словами.

В целом, однако, прием прошел не так уж плохо. Люди были предупреждены и знали более или менее, чего ожидать. И, несмотря на разочарование, конечно же, не считали, что ситуация совсем уж безнадежная, ибо когда подошло время расходиться, семьи Сорелла, Уитона и Лаудера подошли ко мне и спросили, можно ли им забрать домой своих мужчин. Очевидно, они полагали, что, оказавшись дома, исследователи снова станут нормальными.

Я не мог дать никаких конкретных обещаний, поскольку не хотел передавать ответственность за исследователей в неопытные руки, пока не наступит время, когда всеобщий интерес поугаснет. Я не знал, когда это будет, хотя полагал, что не раньше, чем через месяц. И надеялся, что в течение этого времени мужчины уже твердо встанут на путь восстановления.

С этими неопределенными заверениями от меня гости ушли, а Роуи, Трейн и я впервые за весь день смогли, наконец, вздохнуть полной грудью.

Но это было только начало. В последующие недели были интервью для прессы и телевидения, причем телевизионщики расставляли свою аппаратуру по всему дому. Были ученые со всех концов света, сгорающие от нетерпения услышать все данные, касающиеся Марса и его обитателей. И нам с Пирсом приходилось отклонять десятки приглашений на банкеты и просьб о лекциях.